Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта - [2]

Если писатель решил познакомить нас с таким героем (антигероем), он ни в коей мере не должен иметь по отношению к нему симпатий или антипатий и не должен обсуждать его поступки с точки зрения традиционной этики. Дистанция, нейтральное любопытство, спокойное ожидание приключений и неожиданных трансформаций персонажа — вот отличительные признаки такой авторской позиции.

Дюма симпатизировал д'Артаньяну, Конан Дойл симпатизирует Шерлоку Холмсу; авторы волей-неволей вовлекают читателя в свою эмоциональную атмосферу. Ничего подобного нельзя сказать о Море Йокаи (равным образом и Готье, и Манне): прочитав о примечательном авантюристе XVII века Гуго фон Хабенихте в альманахе «Рейнский антиквар», использовав фактологию еще нескольких немецких и французских источников, Йокаи написал исторический роман, полный вопиющих анахронизмов с точки зрения историка (как и роман Готье), и поступил, на наш взгляд, очень правильно: авантюрист — тип вечный и вневременный, поэтому исторический реквизит не может играть в романе сколько-нибудь важной роли, хотя Йокаи часто знакомит нас с удивительными объектами этого реквизита. Спокойствие и нейтральное любопытство автора сразу вызывают у читателя аналогичное отношение, и это характеризует блестящее мастерство Йокаи. Гуго фон Хабенихт в первой же главе ведет себя крайне предосудительно: он — артиллерийский офицер на службе у князя немецкого города Кобленца — выдает за деньги секретные сведения осаждающей город французской армии… И мы отнюдь не торопимся наклеить на него ярлык предателя. Гуго интересен, а «порок всегда интереснее добродетели», как заметил Теофиль Готье в скандальном предисловии к «Мадмуазель де Мопен». В первой же главе Йокаи вводит нас в парадоксальную психологическую ситуацию героя — разоблачение Гуго: «…констаблер повел глазами. В рассеянном взгляде отразилась отчаянная натура авантюриста — гнев, решительность, досада, страх… лишь на секунду. Его окружали стражники — никакой надежды на бегство. Он рассмеялся, пожав широкими плечами…»

Авантюрист свободен от всего и свободен для всего. Здесь парадокс свободы вообще и авантюризма в частности. Благородные герои, великолепные злодеи, великие путешественники действуют, как правило, под влиянием спровоцированного стимула — таковым может явиться любовь, дружба, ненависть, жажда мести, магнетизм цели. Авторитеты, идеалы, иллюзии контролируют и направляют действия большинства людей, уничтожая любую вспышку свободной воли. Разумеется, авантюрист «тоже человек» и вполне может испытывать давление авторитета, зависимость от любимой женщины, страсть к деньгам и пр., и пр. Способен ли он в любой момент избавиться от такой зависимости? Безусловно.

Чего мы добились своими рассуждениями? Объявить авантюриста свободным человеком — значит «объяснить темное еще более темным», и только. Попробуем ориентироваться точнее. Гуго фон Хабенихт предстает перед судом и добровольно признается (правда, с определенной целью) в двадцати двух капитальных преступлениях. Собственно говоря, на протяжении всего романа Гуго излагает и комментирует свои греховные деяния. Кто такой Гуго фон Хабенихт? У него много имен, званий, занятий, он разбойник, многоженец, вундердоктор, колдун, фальшивомонетчик, пират, магараджа, артиллерийский офицер… в сущности, дилетант, если иметь в виду интересный и широкий смысл термина. Вот одна искомая константа занимающего нас психологического типа. Авантюрист всегда дилетант, он знает массу вещей поверхностно и ничего не желает изучить досконально. Глубокое знание требует усидчивости и покоя, что противоречит экзистенциальной сущности авантюризма — вечной подвижности и вечной неожиданности следующего часа, дня, недели. Но есть и более веское основание дилетантизма: изучить нечто досконально — значит сделать это «нечто» исключительной целью своих поисков, значит постоянно о нем думать, значит вступить с ним в продолжительную связь и придать этому «нечто» реальность, оторванную от собственного эгоцентрического бытия. И еще: серьезное отношение к вещи или живому существу предполагает, во-первых, изоляцию объекта из его окружения; во-вторых, разъятие объекта на составляющие, то есть аналитику, то есть убийство. В самом деле — если бы люди не умирали, врачи никогда бы не знали анатомии (к лучшему, возможно). Телескоп убивает романтику луны, увеличительное стекло — красоту эпидермы притягательной женщины. Подвижные глаза понимают капризную иллюзию всего, неподвижные — холодную реальность отдельной вещи. Дилетантское всезнание авантюриста подтверждает его первоначальную веру в Случай, Игру и Метаморфозу как в априорные космические доминанты. Однако авантюрист проводит время в обществе крайне смешанном, и ему необходимы разные практические познания, которые носят зачастую самый необыкновенный характер. Главарь гайдамаков предлагает Гуго нырнуть с края глубокой расселины в подземное озеро и достать шелковый платок своей дочери — Гуго претендует на ее руку. Прыжок требует не только отчаянной смелости, но и наблюдательности. «При свете брошенного в шахту пучка соломы, — говорит Гуго, — распознал я на дне озера темно-синие слои, напоминающие очертанием луковицы, а уж это верный признак соляной копи. Не трудно сообразить, что зловещая гладь внизу — соляное озеро, где человек не утонет». Итак: художник созерцает, ученый анализирует, авантюрист наблюдает. Наблюдательность можно назвать незаинтересованным визуальным вниманием. Наблюдатель никогда не спрашивает, «что это?», а просто запоминает, «как это функционирует, действует, живет, умирает…» Далее: поскольку авантюристу в силу его опасной и беспокойной жизни часто случается играть роль аутсайдера, отщепенца, бандита или заключенного, он приобретает много курьезных, полезных и весьма секретных познаний. Гуго может приворожить любую женщину, может сколько угодно выпить и не опьянеть, умеет избавиться от кандалов без всякой посторонней помощи и т. п.