Походный барабан - [42]

Все это мне совершенно не нравилось. По сути, мы являлись пленниками в этом доме, вынужденными доверять Махмуду как в отношении еды, так и сведений, которые он сообщал; и я видел, что глаза его постоянно следуют украдкой за Азизой. Зависть была в этом взгляде или ревность?

Махмуд — честолюбец, Азиза — пешка в борьбе за власть, а я в этой борьбе просто подвернулся под ноги. С неохотой пришлось мне признать, что лучше ей уехать с принцем Ахмедом, чем со мной. По крайней мере, будет у неё комфорт, пища и свобода от преследований.

А я — что я мог предложить ей, кроме любви? Я — бродячий искатель приключений, человек, кормящийся своим умом и своим клинком. Ни семьи, ни состояния, ни друзей.

Едва Махмуд вышел, Азиза кинулась ко мне:

— О чем ты думаешь?

— Я не доверяю ему.

— Я тоже.

— Тебе будет безопаснее с принцем Ахмедом.

— Но счастливее я буду с тобой.

Без сомнения, она верила в то, что говорила; но я мог думать только о раскинувшемся за стенами городе, который кишел возможными врагами, но в котором нет друзей.

— Этот раб — шпион, — предупредила она. — Думай, что говоришь.

— У нас ещё есть кони.

— Да.

Не прозвучало ли нежелание в её тоне? Она была взращена для жизни в роскоши и покое, и жизнь в седле или в случайных развалинах может очень скоро ей надоесть. Наше пребывание в Замке Отмана было идиллическим лишь до поры до времени.

Я беспокойно шагал по комнате, мучаясь неуверенностью, постоянно чувствуя присутствие раба. Он был чем-то занят, но все время околачивался поблизости.

Лук и стрелы остались на седле. Со мной скимитар и кинжал. В потайной комнате было немного еды; но можно достать еще. Весь вопрос в том, куда направиться?

Настал решительный час. Все мои инстинкты, равно как и разум, предупреждали, что нельзя терять времени. Стены как будто вдруг начали давить на меня, и отчаянно захотелось оказаться на воле, за этими стенами, и скакать по бурой равнине.

Повернувшись к Азизе, я сказал:

— Ты должна подумать и быть честной перед собой и передо мной. Если мы сейчас убежим вместе, ты свяжешь свою судьбу с моей, может быть, навсегда. Назад пути уже не будет.

— Я не хочу возвращаться назад, Матюрен. Я хочу быть с тобой.

— Хорошо. Тогда уходим, прямо сейчас.

Раба не было в комнате; но теперь он вдруг вернулся. Я сразу же вышел в кладовую и начал собирать еду.

— Только прикажи, Господин, и я все сделаю.

— Оставайся на месте и стой тихо. Я все сделаю сам.

Он повернулся, чтобы выйти, и я встал перед ним со скимитаром в руке.

— Сядь!

Его губы сжались.

— Попробуй только выйти, — пообещал я, — и захлебнешься собственной кровью.

Раб попятился и сел на бочонок. Я поспешно закончил сборы и вышел, заперев за собой дверь.

Азиза ждала меня.

— Скорее, Матюрен! Они…

Открылась наружная дверь, послышались шаги и лязг оружия.

Резко повернувшись, я бросился открывать дверь в потайную комнату. Каменная глыба повернулась внутрь…

Передо мной стояли четверо воинов с обнаженными мечами.

Глава 16

Когда я открыл глаза, камера моя была той же самой, и я по-прежнему лежал на грязной соломе, что служила мне постелью вот уже три месяца.

Долго лежал я неподвижно, вспоминая выражение лица Махмуда, когда увидел его позади воинов с мечами.

— Прости, друг, — сказал он тогда нагло и самодовольно. — Ты стоишь поперек дороги…

Когда Азизу уводили от меня, она плакала, и черты её милого лица были искажены рыданиями.

Стояло у меня перед глазами и ещё одно лицо — высокого, красивого мужчины с искусно подстриженной бородой. Он холодно взглянул на меня, словно я был каким-то насекомым, а затем отвернулся.

Принц Ахмед!..

— Бросьте его в тюрьму, — велел принц, — а когда он достаточно натерпится — убейте.

Он не мог простить мне дней, проведенных с Азизой в Замке Отмана. Я видел невесту Ахмеда без паранджи — одно это было уже оскорблением.

Три месяца в этом мерзком месте? Когда и как они меня убьют? Или обо мне забыли?

Мои стражники-берберы были дикими и злобными, однако они были воинами, и за это я их уважал.

Мне оставили мои книги. Когда меня уводили из дома Ибн Тувайса, я получил разрешение взять те, которые он подарил мне, а время от времени я таинственным образом получал другие.

Не Махмуда ли я должен благодарить за это? Или Азиза придумала какой-то способ тайком передавать их мне?

Одно мне удалось сделать. Перед тем, как меня увели, я очистил Ибн Тувайса от всякого подозрения в соучастии со мной; в этом помогло свидетельство, что я платил ему за жилье в его доме. Поскольку ни один араб не принял бы в этом случае денег от друга, моему рассказу поверили, и он был освобожден.

В эти долгие три месяца я изучал «Географию» аль-Идриси, намного превосходящую любое землеописание, какое можно было сыскать в христианской Европе.

Эратосфен, ученый, живший в Александрии, в 194 году до Рождества Христова изобрел способ вычисления диаметра Земли, и аль-Мамун в 829 году определил, что диаметр этот равен 785О милям.

Читал я также Гиппократа и Галена в переводах Хунайна ибн Исхака, а однажды стражник передал мне сверток, в котором оказался труд Альбукасиса по хирургии.

В камере моей была лишь солома на полу и одно маленькое окошко, сквозь которое проникал свет. Когда ветер заносил в неё капли дождя, мне приходилось съеживаться под самым окном, чтобы не промокнуть, и всегда жилище мое оставалось холодным, сырым и неприятным.