Похитители сутей - [34]

…Но когда из динамиков послышалась разухабисто исполняемая среднечастотным голосом песня: “…а я, как безумный, рыдал. А женщина-врач хохотала — ха-ха! — я голос Маруси узнал!..” — начотдела подумал, что резвятся “некомплекты”, снял трубку, раздраженно набрал код X. X. Казе:

— Христиан Христофорович, я же просил!

— Все правильно, — ответил из машины другой автоматический голос. — Это он.

— “Тебя я безумно любила, — продолжал Вася со стены, — а ты изменил мне, подлец! Теперь я тебе отомстила — ха-ха! — мошенник и жалкий стервец!..” А, шеф, ты здесь, привет! Порфирию Петровичу наше с кисточкой!

Комиссар помахал рукой в сторону стены, победно взглянул на Звездарика: оправдалась его идея!

— А лярвы нашей, первой сыщекессы Суперграндии, почему нету? — свободно продолжал Вася. — Впрочем, ну ее… Вот и я здесь. Так сказать, тепленький. Спекся, готов.

— В каком смысле — готов? — сердито спросил начотдела.

— А в каком хотите. Сначала мы со Спирей спустились к дяде Боре, потом добавили у тети Раи и у Настась-Филиппны, чокнулись с инопланетянином… А песне какой он меня выучил, Спиря-то, мировой парень, вот слушайте: “Пшел вон из мово кабинету! Бери свои зубы в карман! Носи их в кармане жилету — ха-ха! — и помни Марусин обман!..”

— Оператор Долгопол, прекратите балаган! — рявкнул, не выдержав, Звездарик. — Докладывайте по существу!

На стене замолкли. Потом тот же голос сказал врастяжку:

— Еще и тон повышает. Что ты мне можешь сделать, обормот лысый, сверх того, что уже сделалось? Подвели-таки под пули! Думаете, не больно, не страшно? Такое тело было: пятидесятый размер, пятый рост!..

Сути в состоянии опьянения — это было нечто новое. Звездарик подумал, что по-настоящему он Долгопола до сих пор не знал. Но что делать? Не учли осложнение. “Разберемся: алкоголь в основном попадает в кровь, то есть остался с ней в Васином теле, которое сейчас, где бы оно ни было, регенерирует, оживает. Вон индикаторы около кнопки “Р. Б.” показывают, что спецкостюм работает как приемник, улавливает стимулирующие импульсы. Там спиртное не помеха? известно, что хирурги в полевых условиях нередко дают раненому перед операцией стопку спирта — помогает”.. Следовательно, в Васины сути перешла лишь некая, что ли, пси-эма-нация опьянения — впечатление. Словом, он должен скоро прийти в норму — электронное же быстродействие!”

— Вася, друг мой Василь Лукович, — заговорил Семен Семенович проникновенно, — не утратил ты свое тело, не переживай, оно уже регенерирует. И в звании будешь повышен, поверь слову! Только надо же знать, где и как с тобой все случилось. Мы ведь с первого раза и запеленговать тебя не успели.

— Во-от! — удовлетворенно сказали на стене. — Так вас, начальников, учить. А то “докла-адывай!”. Что докладывать — стреляли в спину, два раза, кто — не увидел, на лестничной клетке пятого этажа, дверь прямо, кожаная, я как раз в нее звонил. Этаж последний, без лифта. Дверь как раз открывали. Все.

— Не все, дорогой Лукович, не все. Дом-то этот где, хоть примерно ориентируй, куда пеленгаторы целить? Как шли?

— Не знаю… не помню. Я же в дымину был. Спиря вел.

— Что за Спиря, каков из себя?

— Да вы его отменно знаете: Спиридон Математикопуло, наш лучший донор.

— Вот как?! — Звездарик ошеломленно и многозначительно переглянулся с Мегре. — Наш Спиридон Яковлевич… Та-ак! — начальник отдела в возбуждении выхватил изо рта комиссара трубку, затянулся, сунул обратно; тот не изменил позы, только поднял брови, взглянул на коллегу с сомнением. — Он с тобой поднимался?

— Нет, остался внизу. К себе, говорит, зайду, водки принесу.

— Ты уже в норме, Вася?

— Да… Так точно, — смиренно ответили со стены. — Какие будут приказания?

— Сейчас транслируем тебя на частоте спецкостюма. Возвращайся в свой пятидесятый размер, пятый рост, продержись, сколько сможешь. Вникни в обстановку. Вернешься — сообщишь. Все!

Звездарик нажал нужные клавиши, склонился к микрофону:

— Пеленгаторам — внимание! — Затем повернулся к Мегре:— Тело сейчас там, в хазе.

2

…Вася очнулся — и едва тотчас не потерял сознание от рвущей сердце боли. Он сдержал готовый вырваться стон, напряг внимание. Понял, что лежит вверх лицом на чем-то пружинисто-мягком, укрыт по глаза тоже мягким, тяжелым и пахнущим псиной.

Сердце работало — будто хромало: сокращалось медленно и трудно. Но действовало, перекачивало кровь. Каждое сокращение левого желудочка (простреленного, понял Долгопол) отдавало в груди обморочной болью и сразу сменялось сладостным зудением регенерации. Боль — зудение, боль — зудение… сознание мерцало в такт сокращениям сердца.

Неподалеку послышались голоса. Вася напряг слух.

— Неужели нельзя было раньше, по дороге? — приглушенно спрашивал один, раздраженный и басовитый.

— Нэльзя. Он нэ сам был, — также приглушенно ответил другой, немного знакомый и похожий на голос на лестнице в момент выстрела. (“Чей? Лаврентия?!. А как же пистолет?”) —Ладно, я пошел, на работу надо.

— Постой! Хвоста не было, его друзья не нагрянут?

— Всэ чисто, нэ дрэйфь. “Неужто он?..” Хлопнула дверь.

— Ну, Спиря, ну, удружил — привел!.. — занервничал бас. (“Значит, не Спиря стрелял в меня”, — подумал с облегчением Долгопол: ему было бы неприятно, если бы донор-собутыльник, занятный мужик, оказался таким негодяем.)—Что же теперь делать-то? Вот-вот клиенты пойдут. Может, вынесем?