Похитители - [85]

– На сколько долларов уверен? – спросил мистер Полимас.

– Будь у меня сотня своих собственных, все бы на Громобоя поставил, – сказал Нед. Они смотрели друг на друга, долго смотрели. Потом мистер Полимас снял руку с перекладины и вынул из кармана потертый кошелек с защелкой – я посмотрел и решил, что у меня двоится в глазах, кошелек был точная копия Недова, такой же потрепанный, и потертый, и еще длинней ездового носка, так что нельзя было понять, кто кому и за что дает деньги, – и расстегнул его, и вынул две долларовые бумажки, и снова застегнул, и протянул бумажки Неду.

– Поставишь за меня, – сказал мистер Полимас. – Если выиграешь, половину возьмешь себе. – Нед взял деньги.

– Поставлю за вас, – сказал он. – Но премного благодарен. К вечеру смогу одолжить вам в три, а то и в четыре раза больше. – И мы, то есть Нед повернул мула; мы не проехали мимо автомобиля. – Опять нюнишь, – сказал Нед. – Жокей, а все еще не отучился нюнить.

– Заткнись, – сказал я. Но он снова повернул мула, мы пересекли железнодорожное полотно и поехали вдоль того, что называлось бы противоположной стороной городской площади, когда бы Паршем дорос до того, чтобы позволить себе городскую площадь, и остановились перед какой-то лавчонкой.

– Держи вожжи, – сказал он, слез, зашел в лавку и почти сразу вышел, держа в руке бумажный мешок, взял вожжи, и теперь мы поехали домой – я хочу сказать, к дядюшке Паршему; свободной рукой Нед вынул из большого мешка маленький – там были мятные леденцы. – Возьми, – сказал он. – Я и бананов купил. Как приведем Громобоя на наш частный ручьевой выгон, так сразу закусим и, может, я попробую немного соснуть, пока еще не совсем разучился. И брось убиваться из-за этой девушки, раз ты уже выложил Буну Хогганбеку, что хотел. Женщине нипочем, ежели ее стукнуть, потому что она не даст сдачи, как мужчина, а спокойненько примет зуботычину, зато чуть повернешься к ней спиной, сразу хватается за утюг или там кухонный нож. Так что ежели женщину стукнуть, ничего худого не случится – ну, в крайности, фонарь у нее под глазом засветится или губа распухнет. А это женщине хоть бы что. А почему? Да потому, что кому ж не ясно – раз мужчина ей глаз подбил или губу расквасил, значит, она крепко у него в мозгах засела.

И вот еще раз удерживаемые на линии старта своими личными конюхами, мы с Маквилли сидели на наших лошадях, и они вскидывались и гарцевали (да, да, Громобой тоже вскидывался и гарцевал; если он и не усвоил вчера, что должен оправдать наши расчеты или надежды и прийти к финишу первым, то хотя бы додумался сам или, во всяком случае, запомнил, что на старте должен быть вровень с Ахероном).

На этот раз последние наставления Неда были просты, ясны и лаконичны:

– Ты одно помни: я знаю, что один раз заставлю его прискакать первым, может, и второй заставлю. Но который знаю, что заставлю, тот мы отложим на тогда, когда он нам позарез будет нужен. Так что в первый раз ты одно помни: перед тем, как судьи или все равно кто заорет: «Пошел!», ты должен себе сказать Меня зовут Нед Уильям Маккаслин и потом сделай что требуется.

– А что требуется? – спросил я.

– Покамест я и сам не знаю, – сказал Нед. – Акрон конь, а с конем всякое может случиться. А с негритянским парнем на коне и подавно. Так что смотри в оба, и ко всему приготовься, и, ежели что случится, сразу скажи себе Меня зовут Нед Уильям Маккаслин и сделай что требуется, и побыстрее. И не беспокойся. Ежели у тебя не получится или ничего не случится, я буду ждать у финиша, – там уж дело мое. Потому что мы знаем, один-то раз я заставлю его прискакать первым.

Потом раздался вопль – «Пошел!», и наших конюхов как ветром сдуло, и мы вырвались вперед (я уже говорил тебе, на этот раз мы тянули жребий, и у бровки скакал Маквилли). То есть вырвался вперед Маквилли; не знаю, то ли сознательно, то ли инстинктивно, но когда он пустил Ахерона, я натянул поводья, и Громобой так рванул, что мне отдалось в плечи, в больную руку, всюду. Ахерон уже скакал во весь опор, уже на три корпуса обогнал нас, и тут я отпустил поводья, но все время сохранял дистанцию, все время держался на три корпуса позади, и тут с Маквилли произошло то, что теперь вы назвали бы запоздалой реакцией: он бросил взгляд в сторону, скосил глаза, уверенный, что увидит меня где-то у своего колена, потом секунду или две продолжал все так же стремительно нестись по дорожке, и только тогда его глаза донесли мозгу, что на ожидаемом месте нас с Громобоем не оказалось. Тогда он оглянулся, повернул голову назад, выворачивая шею, и я до сих пор помню белки его глаз и разинутый рот, до сих пор вижу, как яростно он натягивает повод, стараясь сдержать Ахерона, и, честное слово, я даже услышал его вопль: «Чтоб ты сдох, белый, если вышел на скачки, так скачи!», и расстояние между нами стало быстро сокращаться, потому что он осаживал Ахерона, старался повернуть его, пока тот не стал поперек дорожки, не занял ее почти всю, головой к полевой стороне, и на миг, на мгновение, на секунду словно застыл; ручаюсь, что в бешено работающем мозгу Маквилли даже промелькнула мысль, не повернуть ли ему назад и, миновав Громобоя, пристроиться в хвост. Непреднамеренно, непредумышленно, нет, я просто сказал себе