Похитители - [24]

То есть так было до лета 1886 года, когда баптистский священник по имени Хайрам Хайтауэр [20], – тоже великанского роста, не ниже, да и почти такой же кряжистый, как сам Болленбо, – который по воскресеньям с 1861 до 1865 был одним из ротных капелланов Форреста, а в остальные шесть дней одним из его самых жестоких и неистовых летучих кавалеристов, – въехал во владения Болленбо, вооруженный Библией и кулаками, и с помощью этих кулаков обратил на путь истинный всю колонию, по одному за раз предпочтительно, и по двое, по трое, когда его к тому вынуждали. Так что когда Бун, Нед и я въехали на эту территорию в майских сумерках 1905 года, Болленбо пребывал в своей третьей ипостаси в лице пятидесятилетней старой девы, его единственной дочери – чопорной, бестелесной, суровой, с сильной проседью женщины, которая арендовала сто тридцать пять акров хорошей пойменной земли под хлопок и маис и держала небольшую лавку с верхним помещением, где лежали в ряд не ахти какие тюфяки с безукоризненно чистыми простынями, и наволочками, и одеялами – к услугам приезжих рыболовов и охотников на лис и енотов, и эти приезжие (как говорили) возвращались сюда снова, но не ради охоты и уженья, а ради стола мисс Болленбо.

Она нас услыхала. И мы не были первыми; она сказала, что наш автомобиль тринадцатый за последние два года, и пять из них проехали мимо ее дома за последние сорок дней; она уже потеряла на этом двух кур, и, чего доброго, теперь придется всю животину держать взаперти, даже собак. Она, и кухарка, и слуга-негр, все они уже ждали нас на веранде, заслонив глаза от призрачного мерцания наших фар. Она не только издавна знала Буна, она прежде всего узнала машину. Несмотря на то что машин было только тринадцать, глаз у нее уже был наметан, она научилась различать их.

– Значит, вы таки добрались наконец до Джефферсона, – сказала она.

– За год-то? – спросил Бун. – Господи помилуй, мисс Болленбо, да эта машина за это время успела побывать в сто раз дальше Джефферсона. В тыщу раз. Придется уж вам сдаться, пора, как все люди, приноровиться к машинам.

Вот тут-то она и сказала про тринадцать автомобилей за два года и про двух кур.

– Но они хоть недалеко, а прокатились на автомобиле, – добавила она. – Чего про себя не скажу.

– Да неужто вы никогда не катались на машине? – спросил Бун. – А ну-ка, Нед, – сказал он, – вылезай и заводную ручку заодно прихвати. Люш, пусти мисс Болленбо вперед, там ей виднее будет.

– Погоди, – сказала мисс Болленбо. – Я только скажу Элис про ужин.

– Ужин подождет, – сказал Бун. – Бьюсь об заклад, Элис тоже не приходилось ездить на машине. Иди сюда, Элис. Кто это с тобой? Твой муж?

– Не собираюсь я замуж, – отозвалась кухарка. – А и собиралась бы, так уж не за Ифема.

– Ну все равно, веди его сюда, – сказал Бун.

Кухарка и негр подошли и тоже влезли на заднее сиденье, рядом с жестянкой с бензином и сложенным брезентом. Нед и я стояли перед раскрытой дверью, откуда падал свет лампы, и смотрели на автомобиль, на его красный задний фонарь, и как он покатил по дороге, потом остановился, дал задний ход, развернулся и промчался мимо нас; Бун сигналил рожком, мисс Болленбо, чуточку напряженная, прямая, сидела спереди, Элис и Нфем, пролетая мимо, махали нам с заднего сиденья.

– Эге-гей, парень! – заорал Ифем Неду. – Вот это лошадка!

– Пыль в глаза пускает, – сказал Нед; он имел в виду Буна. – Пусть спасибо скажет, что Хозяин Прист не стоит здесь с нами. Он бы из него пыль выбил.

Автомобиль остановился, дал задний ход, и снова развернулся, и подкатил к нам, и затормозил. Минуту спустя мисс Болленбо произнесла:

– Так. – Затем она пошевелилась, сказала деловито: – Пошли, Элис.

И мы сели ужинать. И тут-то я понял, почему охотники и рыболовы возвращались сюда опять. Потом Нед с Ифемом ушли, а я вежливо поблагодарил мисс Болленбо, и мы с Буном (он нес лампу) отправились наверх, в помещение над лавкой.

– Ты что ж, ничего с собой не взял? – спросил Бун. – Так-таки ничего, даже чистого платка?

– А мне ничего не надо, – ответил я.

– Не можешь же ты спать прямо так, как есть. Погляди, простыни-то какие чистые. По крайней мере хоть башмаки сними и штаны. И мамочка заставила бы тебя почистить зубы.

– Не заставила бы, – сказал я. – Ничего бы не вышло. Все равно чистить нечем.

– Это бы ее не остановило, сам знаешь. Если б ничего не нашел подходящего, пришлось бы сделать подходящее, а то сам был бы не рад.

– Ладно, – сказал я. Я уже лежал на своем тюфяке. – Спокойной ночи.

Он стоял, протянув руку к лампе, собираясь ее загасить.

– Ну, как ты? – спросил он.

– Заткнись, – сказал я.

– Скажи только слово. И мы поедем домой. Не сейчас, а утром.

– Мы для того столько проехали, чтобы ты теперь струсил? – сказал я.

– Спокойной ночи, – сказал он. Он потушил лампу и лег. И сразу же нас обступила весенняя ночь, темнота: басы больших лягушек с болот, звуки леса, большого леса, дикой глуши, населенной дикими тварями – енотами, и кроликами, и норками, и ондатрами, и большими совами, и большими змеями, мокасиновыми и гремучими, и, может, даже дыхание деревьев, и дыхание самой реки, ну и, разумеется, призраки – древние чикасо, которые дали имя этой земле намного раньше, чем ее увидели белые люди, и эти белые люди, пришедшие позднее, – Уайэт, и старик Сатпен, и охотники майора де Спейна, и плоскодонки, груженные хлопком, и затем вереницы фургонов, и горлодеры погонщики, и череда разбойников и убийц, породивших мисс Болленбо; и вдруг до меня дошло, что за звуки издает Бун.