Похищенный - [90]

Эмма кончиком пальцев коснулась шрама на подбородке.

Восторженный ребенок, со всех ног бегущий к матери. Потрясение, когда мать оттолкнула ее. А когда Эмма ударилась об угол камина, все прочие чувства заслонил собой страх. Ее мать, смертельно бледная, вскакивающая с кресла. «Эмма… Эмма, с тобой все в порядке?» Голос ее звучал неестественно высоко и казался чужим. Она подскочила к дочери и подхватила ее с пола. Мать стояла, держа ее на руках, крепко прижимая к себе и баюкая. «Прости меня, прости меня, пожалуйста! — снова и снова повторяла она. Голос ее звучал приглушенно. Она зарылась лицом в волосы Эммы. — Я не знаю, что на меня нашло. Я люблю тебя, хорошая моя. Я люблю тебя. Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя!»

Эмма не помнила, что именно говорила мать, но смысл был примерно таким. Зато она отчетливо помнила, как крепко мать прижимала ее к себе. В тот момент она очень испугалась — ей еще не приходилось видеть мать такой взволнованной. Одновременно ее охватил безудержный восторг, потому что все было как в рекламе стирального порошка, когда мать подхватывает дочку с постели и кружит ее в воздухе. Этот рекламный ролик очень нравился Эмме.

И сейчас мать стояла рядом с ней, чуть сбоку, и волосы ее, такого же цвета, как и у Эммы, трепал ветер.

Мне нужна была помощь, но я была слишком горда. Прости меня, девочка моя дорогая! Мне следовало настойчивее бороться за тебя.

Все в порядке, мам. Я знаю это. И всегда знала.

Ветер понемногу стихал. А внизу на скалы по-прежнему накатывались свинцово-серые волны.

Она будет драться за Риччи. Он будет расти у нее на глазах и будет помнить ее. Эмма еще не знала, как вернуть сына, но она непременно сделает это. Начало, и неплохое начало, уже положено, верно? По крайней мере, она знала, что он жив, и знала, где он и с кем. Ей было известно намного больше, чем родителям многих пропавших детей. И она всего лишь потерпела неудачу, а не поражение. Должен существовать какой-то способ вернуть Риччи, и она найдет его, чего бы ей это ни стоило. Она не сдастся и не отступит, пока не добьется своего.

* * *

Без четверти полночь. Нет смысла ждать автобуса в такое время. Эмма спустилась с промокшей насквозь дюны и направилась в деревушку. В окне одного из домов виднелась табличка с надписью «Имеются свободные места».

Женщина, открывшая на ее стук дверь, придирчиво оглядела Эмму с головы до ног в желтоватом свете лампочки на крыльце, после чего неохотно признала, что да, свободная комната у нее есть. Эмма решила, что подозрения хозяйки были вызваны тем, что она промокла до нитки. Или отсутствием багажа, или поздним временем, кто знает. Женщина провела ее через безукоризненно чистую, без единого пятнышка столовую с сосновыми шкафами и длинным столом посередине, застеленным белой скатертью, на котором уже были расставлены чашки и тарелки для завтрака. Она записала данные Эммы в большую тетрадь с обложкой под мрамор. Потом вынула из ящичка ключи и показала ей комнату, расположенную чуть дальше от кухни по коридору.

Эмма посидела у батареи отопления, чтобы согреться, чувствуя, как приятное тепло растекается по телу. Оказывается, до этого момента она и не сознавала, какой холодный ветер дул на вершине холма.

Очень странно, что мать пришла к ней именно здесь. После ее смерти Эмма продолжала жить, как будто ничего не произошло. Она не делала ничего из того, что полагается делать в случаях, когда умирает ближайший родственник. Она не плакала, не нюхала духи матери, не навещала ее могилу. Словом, вела себя совсем не так, как поступают, по их словам, другие люди. И даже не задумывалась почему. Смерть матери камнем легла ей на сердце. На какое-то время Оливеру удалось облегчить ей ношу, но после его ухода камень вернулся на место, став еще тяжелее прежнего. Вот только на этот раз она почти не обращала на него внимания, потому что уже носила под сердцем другую тяжесть — Риччи. «Почему она все время звонит мне?» — жаловалась она Джоанне, находя сообщения своей матери на автоответчике.

Теперь Эмма знала почему. Потому что ее мать тоже не сдавалась до самого конца.

От порывов ветра дребезжали и стонали оконные рамы, но с каждым разом все слабее. Здесь присутствие матери ощущалось не так сильно и осязаемо, как там, на вершине утеса. Но зато оттуда был виден и этот дом. А если посмотреть в сторону моря, то можно увидеть Францию.

Эмма прошептала:

— Если ты его видишь, скажи ему, что я иду. Скажи ему, чтобы он держался и потерпел еще немного.

Потом она сняла с себя одежду и разложила ее на кресле для просушки. Забралась в односпальную кровать и уснула, едва коснулась подушки. Сны ее не беспокоили.

Когда Эмма проснулась, в комнате было уже светло. Оказывается, она забыла задернуть красные полосатые занавески. На подоконнике стояла ваза с засохшими цветами. В окно ей видна была ветка дерева и кусочек бельевой веревки, на которой висели синяя мужская рубашка и несколько полотенец. Где-то неподалеку стучал молоток. Гулко залаяла, судя по звуку, большая собака. До нее долетели детские голоса:

— Сам ты…

— Нет, это ты…

Эмма, сообразив, что голоса к ее окну не приближаются, лениво потянулась под стеганым одеялом. Странно, но у нее болело все тело. Мышцы сводило судорогой, они ныли и протестовали так, словно она пробежала марафон или поднимала тяжести. Кроме того, Эмма изрядно проголодалась. Из коридора плыли соблазнительные запахи гренков и масла. Кстати, который час? Она подняла голову, но часов нигде не было видно. Интересно, куда она подевала свою сумочку? В ней лежал мобильный телефон, на дисплее которого отображалось и время.