Похищение Прозерпины - [14]

Впрочем, нет! Однажды она твердо решила хотя бы научиться читать книги по шахматам, узнать элементы теории игры. Тайком от Александра она разобрала сто лучших его партий, но и этот самоотверженный труд ненамного увеличил ее познания. Существенных же результатов в понимании игры это не дало и лишь убедило в горестном сознании того, что, видимо, она просто не создана для шахмат.

Но и не зная тонкостей этого искусства, Надежда Семеновна за последние годы научилась безошибочно угадывать ход борьбы в партиях Александра. По незаметным, на первый взгляд неуловимым внешним признакам, по малейшим изменениям лица Саши, увидеть которые могла только любящая женщина, она безошибочно узнавала, в чью сторону склоняется чаша весов. Она определяла, как идут дела по тому, как он сидит за доской, как часто встает из-за столика, по выражению его глаз, по взглядам, которые он бросает по сторонам. Много мелких примет, изученных за годы совместной жизни, помогали ей во время игры следить за борьбой и точно определить шансы сторон в этом молчаливом, спокойном на вид, но, как она вскоре поняла, очень жестоком сражении.

Вначале она уставала пять часов подряд следить за шахматной партией, но вскоре привыкла и много времени проводила в турнирном зале устроившись недалеко от столика Саши. Как зачарованная глядела она на шахматные фигурки, молчаливо ждущие приказания играющих, на партнера — в эти минуты заклятого врага не только Саши, но и самой Надежды Семеновны. Ей казалось, что она сама участвует в игре, вдохновляет Сашу, помогает ему в трудные минуты, отдает ему часть своих сил. Беззвучно шептала Надежда Семеновна молитвы в самые острые моменты борьбы, охраняя Александра от ударов злой судьбы.

Когда партия кончалась победой Алехина, Надежду Семеновну охватывала безудержная радость; она считала тогда, что и ее доля участия есть в этой победе; в те редкие, слава богу, дни, когда Саша терпел поражение, она безутешно горевала, жестоко упрекая себя за то, что не смогла уберечь его от несчастья, мало молилась за успех сражения. Постепенно Надежда Семеновна стала неизменным гостем любого турнира, да и сам Алехин привык видеть рядом с собой преданного, верного друга: в него вселяло уверенность уже одно сознание того, что всегда, где-то рядом с ним, совсем близко, обязательно находится его Надежда.

В Буэнос-Айресе Надежда Семеновна также намеревалась неотступно находиться около столика играющих. Еще бы, разве могла она изменить привычкам, оставить его одного во время матча, в самый важный момент жизни! Однако ее ждало разочарование: помещение для игры устроили так, что ей неудобно было находиться рядом с играющими. Лишь в первый день Надежда Семеновна побывала на втором этаже клуба «Ахедрес де Аргентина» и с горечью убедилась, что будет лучше и для Александра и для нее, если она останется внизу, на первом этаже.

Действительно, в маленьком зале, где шел матч, с трудом размещались играющие и секунданты. Немногие зрители, допущенные на второй этаж, были вынуждены следить за игрой через стеклянную перегородку, делившую зал на две части. В святая святых, непосредственно к столику играющих, допускались лишь секунданты Энрико Ибаньец и Даниель Диллетайн. Противники надежно изолировались от внешнего мира и только через бильярдную комнату могли выходить на балкон.

«Делать нечего, раз нельзя быть рядом с Александром, буду где-нибудь совсем близко от него», — решила Надежда Семеновна. Облюбовав удобное кресло у самой лестницы, ведущей на второй этаж, она просиживала в нем многие часы, пока наверху шло жаркое сражение, за которым она могла следить только по демонстрационной доске.

Сегодня одиночество было мучительно Надежде Семеновне. Вот почему она искренне обрадовалась, когда к ней подсел доктор Кастилио, лечивший Алехина.

— Я хотел серьезно с вами поговорить, — начал доктор. — Вы должны настоять, чтобы сеньор Алехин сделал перерыв в игре. В таком состоянии играть невозможно!

— А как дела Алехина сегодня? — осведомилась Надежда Семеновна.

— Мастера говорят: положение трудное, — ответил доктор, считавший себя не настолько компетентным в шахматах, чтобы судить об игре чемпионов. — Это понятно! Играть при такой болезни немыслимо. Поверьте мне, я врач.

— Я не только верю, дорогой доктор, — тихо сказала Надежда Семеновна, взяв аргентинца за рукав. — Я больше всех вижу, как мучается Александр. Ночи не спит, стонет от боли. Я не предполагала раньше, что воспаление надкостницы может протекать так мучительно.

— О, это ужасная болезнь! Хорошо еще, что мы облегчили ее, удалив маэстро несколько зубов. Одного не пойму — как он может играть в таком состоянии? Фантастико! — воскликнул доктор с истинно аргентинским темпераментом.

— Он привык терпеть, — ответила Надежда Семеновна. — Сколько он перенес в своей жизни: контузия, голод, лишения… У Саши сильная воля!

— И все же больше так играть нельзя. Вы обязаны уговорить его сделать перерыв. Иначе он совсем испортит матч, потом нельзя будет ничего поправить.

— Я спрашивала Сашу об этом, Он объяснил, это невозможно. Есть такие лондонские условия, претенденты на матч с чемпионом мира подписали их в двадцать втором году. Там написано: каждый из противников может взять перерыв по болезни только на три дня в течение всего матча.