Похищение Европы - [30]
Вернувшись с работы, мы ужинали и с понятным нетерпением забирались в постель. Там нас ждали учебник автора Хаврониной, сборник упражнений по видам глагола и адаптированные тексты из русской классики. Несмотря на отсутствие опыта, Настя оказалась очень толковой и терпеливой учительницей. Она исправляла мое произношение, очень серьезно показывая, как выговаривается тот или иной звук. Я внимательно следил за ее губами, порой не отказывая себе в удовольствии поцеловать их. Особую сложность представляли отсутствующий в немецком языке звук «ж», а также «ы», который у меня постоянно сбивался на «и». Между двумя последними звуками какое-то время я не мог почувствовать разницы.
Настя умела посмотреть на свой язык со стороны, что для преподавания совершенно необходимо. Анализируя привычные для нее словосочетания и формы, она старалась выводить общее для тех или иных случаев правило. Я ценил это тем выше, что в свое время уже занимался с носителем языка. Это был итальянский студент, подрабатывавший у нас помощью по дому. Мои влюбленные в Италию родители предложили ему заодно позаниматься со мной итальянским. На мои вопросы, почему следует использовать именно эту, а не какую-либо иную форму, он отвечал с сильным итальянским акцентом: «Так мы говорим». Он напоминал мне представляющего свой дом хозяина, который в ответ на вопрос о водопроводе снисходительно разводит руками. В этом было что-то моцартовское, рожденное чистой гармонией, без интереса к деталям. В его ответах неизменно чувствовалась гордость за владение великим языком без тех усилий, которые приходилось прилагать мне. Итальянского я так и не выучил.
Рассказ об этих занятиях Настя слушала с удовольствием, но заметила, что, как это ни смешно, в большом количестве случаев объяснение итальянца остается единственно возможным. Настя считала, что язык нелогичен — в той же степени, в какой нелогична и история. Аналогия, по мнению Насти, играет в языке не меньшую роль, чем логика. Даже незначительное сходство одной формы с другой часто является поводом для их слияния, и никакая логика не в силах этому воспрепятствовать.
Наше изучение языка открыло мне еще одну, прежде довольно от меня далекую сферу — русскую литературу. Естественно, я знал важнейшие ее имена, имел представление о самых известных сюжетах, а кое-что даже читал. Я был так же знаком с расхожим мнением, что эта литература — первоклассная (если, конечно, такое определение приложимо к ее бородатым корифеям), что, наряду с нашей, английской и, пожалуй, французской, она входит в мировую литературную элиту. Несмотря на наивность этого утверждения, я допускал, что оно не так уж далеко от истины. Вместе с тем все эти сведения сказывались на моем интересе к русской литературе незначительно. Мне казалось, что могучие ее проблемы актуальны не западнее Волги или Уральского хребта.
Моим открытием стал ярко выраженный европейский характер русской литературы. Так, читая в оригинале фрагменты «Идиота» (полностью я читал его только по-немецки), я подумал, что, несмотря на общепризнанную вроде бы «русскость» Достоевского, это типично европейский писатель, работавший в типично европейском жанре романа. Русским у него был только материал, а это не так уж много. Думаю, что причина его популярности у нас менее всего вызвана интересом к русскому. Здесь он интересен как типично европейский романист (пусть и работающий на экзотическом материале), потому что всякую культуру волнует прежде всего она сама. Я допускаю, что у китайцев тоже есть какой-нибудь свой Достоевский, но непривычная для европейцев форма изложения не оставляет ему ни малейших шансов проникнуть сюда.
Наши с Настей занятия начинались с грамматики. Она объясняла мне правило, и затем в течение часа мы делали связанные с ним упражнения. Мы отрабатывали эти правила до автоматизма. После этого наступала особенно любимая мной часть занятия — чтение вслух. В отличие от обычных учеников, я был избавлен от самой изматывающей процедуры, сопровождающей чтение, — поиска слов. Моим словарем была Настя. Все незнакомые мне слова Настя переводила на немецкий, комментируя их значение и приводя примеры употребления. Эти слова я запоминал с голоса — с Настиного голоса — и потому память удерживала их необычайно крепко. Помимо Достоевского, мы читали отрывки из Булгакова, Бунина, Чехова. Мы читали Гоголя, которого, по словам Насти, почти невозможно перевести. Занятия мы заканчивали около одиннадцати вечера. Мы гасили свет и еще долго разговаривали, прижавшись друг к другу. Наши разговоры были такими же странными, как наша совместная жизнь. Иногда они мне кажутся весьма существенными, а иногда-чем-то таким, о чем и упоминать неловко. Я мог бы, конечно, сказать, что они с трудом поддаются изложению, и не продолжать эту тему… Вероятно, я так и скажу.
7
В один из дней Настя мне сказала:
— Хочешь посмотреть на русского князя?
Хотел ли я? Наверное. Я никогда об этом не думал. Моя фантазия услужливо нарисовала мне могучего господина в соболях, и я не мог сдержать улыбки.
— Не смейся — сказала Настя, — это поучительно. Много ли было в твоей жизни русских князей?
Евгений Водолазкин – филолог, специалист по древнерусской литературе, автор романа «Соловьев и Ларионов», сборника эссе «Инструмент языка» и других книг.Герой нового романа «Лавр» – средневековый врач. Обладая даром исцеления, он тем не менее не может спасти свою возлюбленную и принимает решение пройти земной путь вместо нее. Так жизнь превращается в житие. Он выхаживает чумных и раненых, убогих и немощных, и чем больше жертвует собой, тем очевиднее крепнет его дар. Но возможно ли любовью и жертвой спасти душу человека, не сумев уберечь ее земной оболочки?
Роман Евгения Водолазкина «Лавр» о жизни средневекового целителя стал литературным событием 2013 года (лауреат премий «Большая книга», «Ясная поляна», шорт-лист премий «Национальный бестселлер», «Русский Букер»), что вновь подтвердило: «высокая литература» способна увлечь самых разных читателей.«Совсем другое время» – новая книга Водолазкина. И в ней он, словно опровергая название, повторяет излюбленную мысль: «времени нет, всё едино и всё связано со всем». Молодой историк с головой окунается в другую эпоху, восстанавливая историю жизни белого генерала («Соловьев и Ларионов»), и это вдруг удивительным образом начинает влиять на его собственную жизнь; немецкий солдат, дошедший до Сталинграда («Близкие друзья»), спустя десятилетия возвращается в Россию, чтобы пройти этот путь еще раз…
Роман Евгения Водолазкина «Лавр» о жизни средневекового целителя стал литературным событием 2013 года (премии «Большая книга» и «Ясная Поляна»), был переведен на многие языки. Следующие романы – «Авиатор» и «Брисбен» – также стали бестселлерами. «Соловьев и Ларионов» – ранний роман Водолазкина – написан в русле его магистральной темы: столкновение времён, а в конечном счете – преодоление времени. Молодой историк Соловьев с головой окунается в другую эпоху, воссоздавая историю жизни белого генерала Ларионова, – и это вдруг удивительным образом начинает влиять на его собственную жизнь.
Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера “Лавр” и изящного historical fiction “Соловьев и Ларионов”. В России его называют “русским Умберто Эко”, в Америке – после выхода “Лавра” на английском – “русским Маркесом”. Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа “Авиатор” – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится.
Евгений Водолазкин в своем новом романе «Брисбен» продолжает истории героев («Лавр», «Авиатор»), судьба которых — как в античной трагедии — вдруг и сразу меняется. Глеб Яновский — музыкант-виртуоз — на пике успеха теряет возможность выступать из-за болезни и пытается найти иной смысл жизни, новую точку опоры. В этом ему помогает… прошлое — он пытается собрать воедино воспоминания о киевском детстве в семидесятые, о юности в Ленинграде, настоящем в Германии и снова в Киеве уже в двухтысячные. Только Брисбена нет среди этих путешествий по жизни.
Евгений Водолазкин – автор романов «Лавр», «Авиатор», «Соловьёв и Ларионов», «Брисбен», сборников короткой прозы «Идти бестрепетно» и «Инструмент языка», лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна» и «Книга года». Его книги переведены на многие языки. Действие нового романа разворачивается на Острове, которого нет на карте, но существование его не вызывает сомнений. Его не найти в учебниках по истории, а события – узнаваемы до боли. Средневековье переплетается с современностью, всеобщее – с личным, а трагизм – с гротеском.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.