Похищение - [13]

– Я знал, что могу на вас рассчитывать, – поклонился граф и поцеловал мне руку. – Открою вам тайну, вы ведь все равно будете думать, зачем мне этакие деньжищи и так спешно, не так ли? – он лукаво подмигнул. – Карты, – тихо проговорил он, сделав большие глаза.

– Я так и думала. Но вы ведь не банкрот?

– Что вы, сударыня! – воскликнул Вадим Сергеевич. – Ничуть! Графа Успенского невозможно разорить, его возможно только временно поставить в затруднительные обстоятельства… – Он коротко хохотнул и, по-моему, уже в совершенно ином расположении духа, удалился.

Что и говорить, день выдался крайне насыщенный, а потому, легко поужинав, я отправилась в спальню, все еще думая над историей, поведанной мне Лопатиным. Да и самом Серже, положа руку на сердце, тоже…

Глава третья

Понедельник, двадцать четвертое число, выдался пасмурным. Все утро я провела в каком-то странном, не очень приятном состоянии – словно бы в тумане. Я было уже подумала о том, что снова разболелась, однако, часам к двенадцати, чувствовала себя уже довольно неплохо и даже решилась на визит к Селезневым. Хотя Сергей Александрович и говорил вчера, что заедет к ним и сам объяснится, но все же, подумала я, мне тоже следовало бы побеседовать с Елизаветой Михайловной. Да и потом, признаюсь, меня волновало самочувствие маленького Ники, как-то он справился со вчерашним испугом?

Словом, я велела Степану готовить сани часам к трем пополудни, поскольку более ранний визит был бы неуместен, а Алене – готовить мне темно-серое платье из шерсти, я заказывала его до своей болезни, но, получив, еще ни разу не надевала.

Итак, без десяти минут три, я была у дома Селезневых, который располагался на улице Казачьей, практически напротив уездного суда, в доме помещика Калинникова. Сей помещик, сказывали, был большой ценитель архитектуры, а потому дом себе отстроил нарядный, с лепным фасадом, с мраморным крыльцом и даже с дорическими колоннами.

Особняк был двухэтажным. На первом этаже располагались две комнаты – малая гостиная и большая зала для балов, соединенные между собой створчатыми дверями. Затем, здесь же, была кухня и помещения для слуг. На втором же этаже находились детские, спальни хозяев, комнаты для гостей и кабинет. Лестница, ведущая на второй, этаж была мраморной. Что и говорить, помещик Калинников любил комфорт.

В доме царило оживление, это я поняла сразу же, как только вошла в просторную прихожую, освещенную люстрой. Слуги деловито сновали туда-сюда и я, признаться, почувствовала себя лишней. Было неудобно вот так, без приглашения появиться, но и уходить сейчас, как говорят в нашем народе – несолоно хлебавши, представлялось мне тоже практически невозможным. Я замялась, чувствуя, что пришла не ко времени, правда лакей, открывший мне дверь и принявший мою меховую мантилью, повел меня вглубь дома, в малую гостиную и, когда я оказалась в этой уютной, светлой комнате, я поняла, наконец, причину царившего в доме оживления.

К Селезневым из столицы прибыл гость, который скромно сидел сейчас в одном из кресел, а напротив него, в домашнем халате, восседал сам генерал Селезнев. Елизавета Михайловна, в светлом утреннем платье, сидела на диване, вооружившись пяльцами. Когда я остановилась на пороге комнаты, все трое посмотрели на меня, и на лицах Селезневых тут же появилась искренняя улыбка. Меня сие обстоятельство порадовало, я улыбнулась в ответ и вошла в гостиную. Мужчины поднялись мне на встречу, мы поздоровались, я села на диван рядом с хозяйкой, которая тут же велела горничной подать нам чаю.

Звали молодого человека Аполлинарием Евгеньевичем Гвоздикиным, служил он скромным письмоводителем в небезызвестном Третьем отделении Санкт-Петербурга, имел чин коллежского регистратора, куафюру светло-русого цвета, простое, веснушчатое лицо, яркие синие глаза под бледными бровями, короткий нос, большегубый рот, торчащие уши, фигуру длинную, тощую и нескладную, при разговоре краснел и заикался, а лет ему было едва ли двадцать. Ко всему вышеперечисленному Аполлинарий Евгеньевич был кузеном Елизаветы Михайловны по материнской линии и приехал к родным погостить. Держался он скромно, по всему видно, что робел в присутствии своего сановитого родственника, к тому же, натура у Гвоздикина, по моим наблюдениям, была легковозбудимая и он, скорее всего, склонен был к истериям и необдуманным поступкам.

Мы выпили чаю, и Елизавета Михайловна предложила мне навестить Нику, сославшись на то, что мужчинам, наверное, есть о чем побеседовать наедине. Мы вышли из гостиной, и она, понизив голос, сказала мне о том, что вчера с объяснениями приезжал Лопатин. Теперь, добавила Елизавета Михайловна, ей и самой жаль бедняжку Натали, однако, все равно, Ника вчера был сильно напуган и долго не мог уснуть. Глаше пришлось почти всю ночь рассказывать ему сказки, а когда он заснул, то, верите ли, произошла с ним маленькая неприятность, хотя в последние месяцы это вовсе перестало с ним случаться.

Тем временем, мы поднялись наверх и дошли до детской, из-за двери которой раздавался веселый Никин голос. Мы вошли. Честно признаюсь, я поначалу думала, что мальчик после случившегося и меня станет бояться. Мышление у детей, как я успела заметить, иное, нежели у взрослых, и я была уверена, что пережитое вчера, прочно связывается для Ники с посещением моего дома. Однако он, увидев меня, слез со своей лошадки и бросился ко мне с сияющей улыбкой.