Погружение - [46]

Иногда он шел сам, иногда его приходилось толкать. Он останавливался и падал. Смеялся. Слушал сам себя, как птица слушает свою последнюю песню, не понимая, откуда этот шум. Его смех напоминал какое-то кудахтанье. Неужели это и правда он? Он чувствовал себя оскорбленным.

В переулках Камбони валялись камни разрушенных домов. В открытой сточной трубе текла мутная вода, воняющая дерьмом. Кое-где двери были тщательно отделаны в африканском стиле, а другие дверные проемы просто завесили тряпкой. Целые семьи ютились в одной комнате. Все затихали, когда боевики проходили мимо, – как мальчики, игравшие в настольный футбол на улицах Кисмайо. И все это повторялось, как в бесконечном лабиринте, пока они не вышли на песчаную площадку перед зданием в колониальном итальянском стиле, стоявшем на краю деревни, перед самыми дюнами, как домик из детской сказки.

* * *

В первую ночь после выхода из Исландии «Пуркуа па?» ворочался на заметной волне. Дэнни лежала в койке и слушала Пятую симфонию Брукнера в наушниках высокой четкости. У изголовья горела лампочка, простыни были белыми и хрустящими: она всегда привозила собственное постельное белье.

В каюте пахло соляркой, и ее тянуло в сон. Она представила себе, что Гренландское море – это оркестровая яма, в которую может провалиться вся Лос-Анджелесская филармония. Звук изменился и походил теперь на песню кита вод водой.

* * *

Дом был выстроен по плану Энрико Прамполини, художника-футуриста, который писал фрески на почтамте Ла-Специи. Какой-то колониальный чиновник в Турине захотел отметить самую южную точку Итальянской империи. Когда дом только построили, можно было сидеть в шезлонге, пить коктейль и любоваться на Индийский океан. В холле сохранился девиз на стене и какие-то детали часов. Все остальное разворовали, кроме самого дома. Ровный бетонный пол, ступеньки, огромный камин, который зажигали один раз в году, орнамент на штукатурке и арлекиновская клетка плиток, так характерная для полихроматизма Прамполини. В доме было много воздуха, а на узорчатом полу лежал песок. Во дворе толпились овцы и козы. При первом взгляде на желтую глину становилось понятно, куда сливается содержимое выгребных ям. Все мужчины спали в одной комнате, женщины и дети – на крыше.

Его провели в комнату, где молился, стоя на коленях, Юсуф Афганец. Закончив молитву, Юсуф хлопнул в ладоши, подошел к каждому из боевиков и поцеловал в лоб. Джеймс стоял между Саифом и Касабом: Юсуф его не узнал. Он прошел в соседнюю комнату, которая раньше была столовой. Сейчас там толпились новые рекруты. Самая обычная сцена: везде оружие, сидят на патронных ящиках, как в мечети в Кисмайо, в центре стоит еда: макрель и спагетти. В комнате были телевизор и видеомагнитофон, подключенные к автомобильному аккумулятору. Юсуф не понимал публичных зрелищ. Телевидение и популярная музыка были под запретом. В лагерях Аль-Каиды в Афганистане демонстрировали голливудские боевики – Джон Рэмбо, сражающийся вместе с воинами Аллаха против русских, но эти дни прошли. Зато у них были диски собственного производства с записью казней и взрывов в Сомали и Ираке. Исключение делалось для классических диснеевских фильмов. Юсуф любил «Белоснежку», «Дамбо» и прочее. Любимым его мультфильмом был «Бэмби».

Народу в комнате было полно, и все это напомнило ему школу. Новые рекруты были совсем юными, а старые вели себя как старшеклассники – шикали на новичков, раздавали затрещины. Интересно, кто из них захочет подорвать сам себя? Как они оправдывают самоубийство? (Он хотел задать эти вопросы Саифу, но удобного случая не представилось.)

Настроение у всех было приподнятое. Даже Касаб улыбнулся и сел ближе, когда Юсуф включил «Бэмби». Они остановили фильм на одной из песен. Руки Джеймсу развязали и смазали запястья какой-то мазью там, где в них врезалась веревка. Ему дали ручку и бумагу и велели записать слова. Потом проиграли песню несколько раз. Он записал и отдал бумагу.

Я несу тебе песню,

И я пою по дороге,

Потому что я хочу, чтобы ты знала,

Что я ищу любовь.

Я несу тебе песню,

Надеясь, что ты поймешь,

Когда посмотришь на меня,

Что я ищу любовь.

Фильм снова поставили на паузу ближе к концу, на сцене лесного пожара, когда Бэмби чуть не упал в пламя, и его подхватил отец, Великий князь леса. Джеймс записал:

«Это человек. Он снова пришел. На этот раз их много. Мы должны бежать в лес. Вперед, за мной!»

Юсуф стоял перед замершим экраном, на котором горел лес, и объяснял, как надо понимать этот фильм. Крестоносцы – это люди. Лес – мангровые болота, где верные будут в безопасности. Юсуфа не волновало, что они смотрят американский фильм. Для него он был чист и нес религиозное знание.

Джеймс оглядел комнату. Боевики казались зачарованными. Что-то за этим крылось. Скоро он понял. Лица сидящих заливали яркие цвета диснеевского мультика – те же розовые, голубые и зеленые тона, которые преобладали на портретах джихадистов: птицы, порхающие над тюрбанами, букет цветов в руке, винтовка на плече, а на заднем плане обязательный лес, васильково-голубое небо и ярко-желтое солнце, вытащенное то ли из того же «Бэмби», то ли из китайских обоев для рабочего стола. Это было искусство, а не просто захватывающая история. Крестоносцы жгли государство ислама, а Бэмби был невинным воином, как и они на видеозаписях мученичества.