Погружение - [36]

– Ты служил в армии.

– Почему ты так думаешь?

– Потому. Во-первых, запонки. Татуировка. Я никогда не встречала мужчину, который складывает одежду и аккуратно ставит ботинки, прежде чем лечь в постель.

– Это было очень давно. Временное звание.

– По-моему, ты об это жалеешь.

– Иногда.

– Тебе приходилось прыгать из самолета?

– Да.

– Вау, – сказала она так же, как недавно он. Все-таки она не француженка.

Конечно же, она заметила запонки. Она видела его насквозь. И его принадлежность к шпионскому миру скоро станет очевидной, это только дело времени. Ложь, кражи, смерти, деспотичное начальство, хорошие мужчины и женщины, которые никогда не выйдут из этой игры.

Она не спросила, каково это – прыгать с парашютом, не спросила, что ему не понравилось в армии. Сказала:

– Я скажу кое-что по-немецки? Ты не против?

– Ни капельки. Я не знаю немецкого.

– Тогда слушай слова.

Она произнесла медленно и чисто:

– Durch den sich Vögel werfen, ist nicht der vertaute Raun, der did Gestacht dir steigert.

– Что-то про птицу.

– Это Рильке. Там, где летают птицы, не внутреннее пространство. Там все кажется яснее. Как-то так… Мне кажется, парашютисту это должно что-то сказать.

– Я уже много лет не прыгал, – уклончиво ответил он.

Они поговорили о супермоделях, панке и Кингс-роуд. Она рассказала о своем племяннике Бертране, Берте.

У них было не так много тем для разговора. Она не могла объяснить ему математику. Он обязан был прятаться за фальшивой личностью. Они радостно обсудили атрибуты Рождества и послушали мадригалы. И, только когда принесли мясо – официанты спешили, как ведомые звездой волхвы, несущие благовония, – она спросила об Африке:

– Расскажи мне о Французской Африке.

– Джибути, – ответил он не задумываясь.

– Где это?

– Между Эритреей и Сомалилендом.

Она кивнула.

– Там есть на что посмотреть. Столица – Джибути, она полуразрушена. Главную площадь переименовали, но все называют ее так же, как в колониальные времена. Нелегальные бары, где пьют французские легионеры, обложены мешками с песком для защиты от бомб, а проститутки демонстрируют себя открыто. Магазины рядом с главной площадью держат китайцы. Вертолет президента по вечерам летает над рынком. У всех есть мобильник с камерой и плеером. Многие забывают их выключить, входя в мечеть, поэтому молитвы прерываются звонками – иногда это религиозная музыка, иногда французский хип-хоп. По вечерам из пустыни приводят верблюдов, которых забьют на мясо, и афары срубают верблюду горб и пьют зеленую дрянь, которая у него внутри. Так же, как делали сотни лет до этого. Дома обычно сложены из булыжников или покрыты рекламой зубной пасты и мыла. Там так жарко, что даже с моря не дует ветер. И я не знаю, что там водится в воде, я не думал об этом, до того как встретил тебя. По-моему, в заливе Таджура живут тигровые акулы, а по берегам очень много вулканов. Сейсмически активный регион.

– Это французская территория?

– Французы есть разве что в лагерях Иностранного легиона. Да еще в порту можно встретить старый французский трамп, направляющийся на Реюньон или Новую Каледонию. И в то же время Тарек бен Ладен, брат Усамы бен Ладена, хочет построить самый длинный в мире мост между Джибути и Йеменом через Баб-эль-Мандэб, Ворота слез. А по обеим сторонам моста воздвигнуть города, которые будут надеждой для человечества. В Джибути будет город на два миллиона человек, а в Йемене – на четыре. Проект стоит сорок миллиардов долларов, и работы проводятся американскими армейскими подрядчиками при полном одобрении ЦРУ.

Он запнулся. Он слишком сильно забрался в область своей реальной работы: он должен был изучить проект моста.

– Что касается переправы, то существуют неопровержимые генетические и исторические доказательства того, что любой не-африканец в мире происходит от группы из тридцати человек, которые переправились через Ворота слез около шестидесяти тысяч лет назад, пешком, вброд, а иногда на плотах, из Африки в Аравию. Мы все африканцы. Разница генома существует между людьми, а не между расами. С такой историей миграции любое африканское племя станет светловолосым и голубоглазым. Во Франции мы становимся белыми, как творог, а под солнцем черными. Однажды мы как вид уже убегали. Из долины Рифт в Сомали, а потом на Ближний Восток. В живых осталось всего несколько тысяч людей.

– Не верю. У любого водоема нас бы забили насмерть обезьяны.

– С точки зрения генетики это означает, что любой человек, не являющийся африканцем, происходит от одного из тех, кто перешел Красное море, а африканцы – от тех, кто остался. Плюс-минус потомки смешанных браков, – она указала на себя, как будто говоря «Вуаля!». – Это объясняет генетическое разнообразие в Африке, где крестьянин может быть дальше от своего соседа, чем ты от полинезийца. Вот настоящий исход.

Она повернулась к пианисту, который наигрывал французский хорал. Он был уверен, что в какой-то момент жизни вспомнит ее и этот вечер.

– Что такое?

Он выдержал ее взгляд:

– Ничего.

В ней было все. Единственное возможное будущее. Ее кожа, ее черты лица. И все это было совсем не ново, такая лихорадка чувств уже случалась.