Погружение - [15]

А как вошел в профессию я? О-о, вот он, дух ностальгии. Не считая практики в педе, первое серьезное занятие – в той самой частной школе, где я работаю до сих пор, – у меня было заменой. Ученица, брюнетка лет двадцати, уровень Elementary. Как сейчас помню: специально ради одного-единственного урока я приехал в офис. Причем приехал пораньше, чтобы заранее изучить материалы. Это сейчас я готов кусками декламировать что книгу для ученика, что книгу для учителя, но в тот раз было сложнее. Нервничал, переживал. Даже пару раз оговорился. Еще момент: из-за всех этих нервов я чуть было не сказал вслух глупую шутку про «Знаете, а вы у меня первая…». Впрочем, добавочка «Ан-нет, до этого у меня было с 7-м “Б”…» прозвучала бы еще хуже. Хорошо, что промолчал!

О фидбэке я не спросил, а она и не сказала. Однако после того как мы с ней попрощались, а я, собрав учебники, пошел складывать их в учительский шкаф, на меня накатило: как и По за две сотни лет до меня, я понял, что обрел свою профессию.

* * *

А вот еще факт о По, и еще… Когда мои глаза уже слипаются, внезапно дребезжит телефон. Катя!

– Алло.

– Родной, любимый, прости, прости меня, пожалуйста, совсем одурела со всем этим, меня позвали отдохнуть, Лизка, а я ей и отказать не смогла…

И снова я ее прощаю. И снова мы говорим, говорим, говорим. О том, как она нынешняя отличается от прежней студентки, что переехала в новый город. О том, как я приезжал к ней в последний раз. Как мы гуляли по парку, и я грел ее руку в своей. Вскоре от ностальгии переходим к актуальной повестке: после того как я рассказал ей о подвижках в экспериментах со сном, она почти так же, как и Женя, просит меня прекратить. Потом, сдавшись под моими контратаками: «Но ведь я еще больше проникнусь По!», переходит к просьбам быть осторожней. Прощаемся.

После разговора я забираюсь в постель, принимаю рекомендованную методикой «позу покойника» – и закрываю глаза.

Как жаль, что заботу Кати, которой все же было больше, чем обычно, я не воспринял за тревожный звоночек. Зря.

Глава 6 Среда, ночь

Меня подхватывает вихрь событий и тащит сквозь размытые фразы и обрывки лиц. Позже: зелень газона, недостроенная ротонда и атмосфера академических знаний. Раньше: няни обступили маленького мальчика, облаченного в по-взрослому скроенный черный сюртук; силюсь разглядеть лицо, но тщетно – детская мордашка смазана. Позже: молодой человек сидит на пустынной полоске песка; обхватив руками голову, он судорожно повторяет: «Да или нет? Да или нет?».

Сильно раньше. Зеваки на торговой площади стоят на цыпочках и пытаются разглядеть, что же происходит за забором: а там одетые поприличней люди смотрят на сцену, по которой расхаживают актеры в странных костюмах. Гул сходит на нет, начинает играть импровизированный оркестр, и актеры дают представление. Говорят по-английски, определенно американцы, но со странным выговором: что же это? Ах да, они имитируют британский акцент… Похоже, ставят «Ромео и Джульетту». Вот же они, главные герои. Хм, какие интересные черты у Джульетты – что-то мне подсказывает, что эта талантливая дама как-то связана с малышом в кругу нянек. И вот еще: она в положении. Интересно, беременность не мешает ей играть?.. Та же интуиция шепчет мне: виноваты или стесненные средства, или же азарт, но она и после родов сразу на подмостки вернется. Полагаю, и дитя будет отмечено печатью таланта…

Сильно позже. Просторная комната, заставленная печатным оборудованием. Главный источник света – два решетчатых окна напротив большого пресса. Рядом с ним стоят двое мужчин. Один сильно моложе, и у него горят глаза. Чтобы лучше расслышать, о чем именно они увлеченно беседуют, я делаю шаг вперед и весь обращаюсь в слух, в привычной манере поворачивая голову к разговору. Кажется, речь о какой-то публикации. Как вдруг тот, кто помоложе, говорит:

– Pray tell, what on earth are you doing here?

Не знаю, что ответить, но смотрю ему прямо в глаза. Он упирает руки в боки и смотрит на меня с недоумением. Вдруг его глаза вспыхивают пульсирующим белым светом. Он резко срывается с места и несется на меня…

Маховик событий поворачивается в последний раз.

Позже. Красивый зал на две сотни персон. Перед аудиторией стоит человек. У него воинская выправка – «erect and well», проносится у меня в голове. Не в пример героям «Людей в черном», он и правда одет в темное. Брюки и сюртук, равно как и пальто со шляпой, висящие поодаль, видали и лучшие дни, однако есть в человеке что-то такое, что не позволяет критиковать его одежду – пускай на любом другом мужчине она и выглядела бы жалкой.

– Dear Sirs and Madams! You know, as I was writing the «Raven» poe-… a-hem…

Вдруг он заходится кашлем, да еще каким: резким, рваным, с судорогами. Кашель становится все громче и громче, начинает давить мне на барабанные перепонки, и вот уже каждая моя мышца зажата от напряжения. Сам выступающий упал на колени, дергается. Внезапно волосы, подобно снопу вороньих перьев откидываются назад – он смотрит на меня, а изо рта, из его бездонного рта начинает течь отвратительная черная жижа.

Я в ужасе пячусь, нечаянно задеваю вазу – откуда она за мной?! – и слышу, как она разбивается. Поворачиваюсь к аудитории, мне стыдно, я хочу попросить прощения, но запинаюсь на полуслове.