Пограничные характеры - [48]

— Сиди на здоровье, — сказала я ей. — Бояться нечего: я сама охотников ненавижу!

— Застава, шагом марш! — послышалась совсем близко команда старшего лейтенанта, и за деревьями раздались плещущие звуки: топот сапог по мягкой земле. — Снять фуражки, гимнастерки и ремни. Построиться!

Все, что происходило дальше, напоминало занятия древних гимнастов в греческих гимназиях. На зеленом лугу, отвоеванном у пущи, десяток мужчин, сверкая на солнце выпуклыми молодыми плечами, бегали, прыгали, шли гусиным спортивным шагом, несли — бегом марш! — на спинах друг друга. Иногда они разражались смехом: ощущение играющих мускулов, горячего солнца и прохладной тени от набежавшего облака переполняло их.

Маринка, пограничная дочка, как одуванчик в своей белой панамке, примостилась рядом. Она была очень серьезна: папа ее работал, солдаты учились.

Черты «домашности» на заставах вызывают у меня всегда умиление, напоминая собственное детство. После поверки часть солдат, не занятых службой, прошагала перед воротами с песней. Песня была под стать суворовской «Солдатушки, бравы ребятушки», пелась с тем же наивным задором и лихостью. Войдя во двор, командир скомандовал «Смирно» и «Направо», а женщины, которые сидели на лавочке, спросили, ничуть не стесняясь, кто это так хорошо запевал. Ответ последовал между двумя командами.

Отношения старших и младших тоже носят характер дружелюбия. Приказания выполняются четко, повороты на каблуках, как у балерины, но люди живут тесно день за днем, служба трудная, и это создает понимание.

ХОРОШАЯ ЗАСТАВА

К тому времени, когда мы с ним познакомились, начальник заставы капитан Чистов прослужил в пограничных войсках уже больше двадцати лет. На заставах — десять. Службу начал в Забайкалье, он старый дальневосточник.

Григорий Иванович, чувствуется, службист, хотя наружность у него скорее школьного учителя: лоб с залысинками, очки. Заставу он любит: новое здание из белого кирпича, баня, службы — все строилось при нем. Огромный труд вложил сюда и старшина Белевич, старый кадровый служака, поистине деятельный нерв заставы! Это он привозил по одной яблоньке. Сейчас над запаханным старым фундаментом поднимается молодой сад, более ста деревьев.

От прежней заставы сохранился лишь деревянный флигель, который по большей части пустует или там останавливаются приезжие. Приезжих много, застава хорошая, здесь проводятся семинары отряда и даже округа.

— Что значит хорошая застава? — сказала я. — Ведь пограничная служба везде одинакова!

Служба одинакова, но по-разному может налаживаться быт. Например, капитан очень гордится тем, что застава насолила одиннадцать бочек огурцов сверх всякого плана, что свежая морковь до сего дня сохраняется в траншеях, а сад добавляет к солдатскому рациону яблоки, свежие и моченые. Командир есть командир, панибратство неуместно, но Григория Ивановича радует, когда, набрав в свободное время грибов или наловив рыбы, солдаты скажут повару: «Оставь капитану».

Есть что-то от учителя и в его взгляде на солдата как на очень молодое существо, которое застава должна не только научить воинскому делу, но и сформировать характер, привить навыки культурного, собранного, волевого человека.

Не так давно перед воротами была раскорчевана площадка. Сейчас на ней брусья, перекладины, спортивный конь. Занятия физкультурой выходят далеко за пределы положенных часов. Быть сильным и ловким — естественное стремление юноши, надо только чуть-чуть направить его в эту сторону. И вот результат: на заставе неплохие лыжники, из семи человек отрядной команды пятеро отсюда. Участник многих серьезных стрелковых соревнований Модин не добрал лишь очко до мастера спорта. Геннадий Прокопьев занял третье место по области в беге на длинные дистанции. А старший лейтенант Соцкий не только бывший чемпион по гимнастике, но и перворазрядник по стрельбе.

— Посмотрите, какие у них плечи, бицепсы, как сбитые, — почти с отцовской гордостью говорит капитан, сам отец шестнадцатилетнего парня. — И никогда не болеют.

Объект особого внимания для начальника заставы — молодой солдат, новобранец.

— Смотрю: приехали и умываются в гимнастерках. Зову сержанта, говорю: умойся с ними завтра сам, как у нас положено, до пояса. Пусть посмотрят. Недели не прошло — плещутся, хлопают друг друга по голым спинам: понравилось. Привычка за годы службы, уверен, останется уже до конца дней. В любых условиях человек будет опрятным. Сложнее с характерами. Люди к нам приходят разные, со своими склонностями, из разных семей. Вот есть солдат — пусть будет ему фамилия Царев, псевдоним, так сказать. Службу с первого дня стал нести хорошо, но упрям; дерзок. «Вы меня, — говорит, — не переделаете. Я не гожусь для муштры и дисциплину не люблю». Отправил его раз на гауптвахту. Отправил второй. Нет, думаю, наказание его не изменит. Надо искать другой подход. «Вот что, — говорю, — ты человек упорный, займись-ка с ребятами боксом. Поучись сам, и их поучи!» Не знаю, был ли он поначалу доволен, но приказ есть приказ. Человек толковый, увлекся, конечно, и хоть дело небольшое, а пришлось и ему дисциплину от других требовать. Как-то мы с ним беседуем, он говорит: «Даже мне удивительно, товарищ капитан, как я мог так грубить. Ну, уж в третий раз на гауптвахту мне не попасть, это обещаю!»