Поговорим о демографии - [22]
— А может, и вправду все это лишь бег на месте, суета сует и всяческая суета без толку? Не все же впадают в пессимизм с бухты-барахты! Есть, наверное, свои основания для этого, если образованнейшие люди говорят: человек делает все, чтобы удлинить жизнь, а цивилизация наоборот — все, чтобы укоротить ее; он затрачивает все большие усилия, но и прогресс все изобретательней сводит их на нет. Погоня за миражем…
— Ба, знакомые все лица! Человек и «эта злодейка цивилизация», его же собственная дочь, ставшая для него хуже мачехи. Что за комиссия, создатель! Послушать иных западных социологов, так тут и там сплошное «горе от ума», зло от блага — от научно-технического прогресса. Но демографы вправе возразить: «Послушай… знай же меру!»
70–80-е годы XVIII века… Вся Европа, передовая и менее передовая, рукоплещет графу Калиостро. Особый фурор ждет его в странах, давно уже вступивших в «эпоху просветительства». Еще бы, есть чему дивиться: ему ведь стукнуло 2000 лет, притом невесть когда! По сведениям из первых рук. Судя по столь же авторитетном первоисточникам — его собственным свидетельствам, он лично знавал Александра Македонского, не говоря уж об Иисусе Христе, коего распинали на его, графа, глазах. Ну а то, что он выглядит подозрительно моложаво, не должно смущать просвещенную публику: ведь он, «великий Кофта всех восточных и западных частей света», не мог не овладеть рецептурой «эликсира молодости» (дабы оным заодно и приторговывать с хорошими барышами)…
Да, это был неслыханный рекорд долголетия.
Что там библейский Мафусаил! Популярный патриарх отошел в мир иной всего на 969-м году жизни (и порукой тому всегда был непререкаемый авторитет священного писания). А великий Кофта вел счет сразу уж на тысячелетия.
И встречал понимание. У образованнейших современников! Даже великий Гёте не сразу разглядел, что за птица Кофта. Но уж кто должен был тотчас раскусить «самого бессмертного» из очковтирателей, так это, конечно, Лафатер, подаривший миру труд с уймой неопровержимых доказательств, что по внешности человека можно безошибочно судить о потаеннейших внутренностях — таких, как душа, характер. И что же? Великий физиогномист пришел, увидел… и уверовал в великого афериста. Но если бы только такие, как он, и иже с ними!
Массовую веру в таких вот «сверхдолгожителей» веками поддерживала посвященная им литература, оставленная «очевидцами», к тому же весьма уважаемыми людьми, светочами, так сказать, мысли. А чтобы убедить иного Фому неверующего, всегда была под рукой веская, как дубинка, аргументация из источника, не подлежавшего ни малейшим сомнениям, — из Библии. Ибо сказано: «Дней Адама по рождении им Сифа было восемьсот лет, и родил он сынов и дочерей… По рождении Еноса Сиф жил восемьсот семь лет и родил сынов и дочерей…» И т. д. в том же духе.
Вы смеетесь, а иные из наших современников всерьез поговаривают о «безвозвратно минувшем золотом веке», кляня на чем свет стоит «эту злодейку цивилизацию», которая-де укорачивает жизнь человеческую. Вы думаете, они апеллируют к Книге Бытия или к «Великому Кофте» Гёте? Ну зачем же! В ход пускается «тяжелая артиллерия» из самого надежного арсенала.
Посмотрите, говорят нам, как с прогрессом науки снижались временные границы человеческого бытия. 600 лет, ни много ни мало — такие цифры называл немецкий естествоиспытатель Парацельс (1493–1541). Его коллега и соотечественник Гуфеланд (1762–1836) — уже 200 лет. Русский микробиолог Мечников (1845–1916) — 150–160 лет. Советский физиолог Павлов (1849–1936) — не менее 100 лет, то есть говорил уже не о верхнем, а только о нижнем уровне.
Но что же изменялось в действительности? Не сами пределы, а их теоретические оценки, которые становились все реальнее, все обоснованней. И тем точнее, чем достовернее были исходные данные. А те, особенно давние, оставляли желать много лучшего.
В известном труде X. Гуфеланда «Искусство продлить человеческую жизнь» (Берлин, 1796) говорится, что дольше всех жил английский рыбак Генри Дженкинс, умерший якобы в 169 лет. Приводятся убедительные на первый взгляд ссылки на материалы судебного дела. «Документально установленный факт»? Но неспроста югославский исследователь Мирко Грмек, доктор медицины, автор недавно вышедшей книги «Геронтология, учение о старости и долголетии», полагает, что это скорее всего результат путаницы: в одной биографии слились сведения о двух однофамильцах (скажем, об отце и сыне).
Действительно, записи о датах рождения и смерти в церковных книгах велись (если велись) не очень-то строго. Четкая регистрация актов гражданского состояния налажена не так давно, да и то не везде. Во всяком случае, во времена Дженкинса (XVI–XVII века) ее не было даже в Великобритании, передовой тогда державе, не говоря уж об отсталых в культурном отношении странах. И до сих пор именно статистика возраста особенно грешит пробелами, неточностями, а то и домыслами. Что ж, лишь с 1840–1850 годов ведет она, по существу, свое начало. По крайней мере, более или менее надежная, основанная на переписях.
Понятно, почему оспариваются многие давние рекорды долгожительства, ставшие «классическими»: 186 лет (венгр Золтан Петраж, 1538–1724), 152 года (англичанин Томас Парр, 1483–1635), 146 лет (датчанин Кристиан Дракенберг, 1626–1772), ряд других.
