Поговори со мной… - [3]

Когда долго работаешь с животными, к ним не только привыкаешь. К некоторым просто незаметно прикипаешь. Начинается что-то вроде дружбы, а может, и любви. И вовсе не потому, что все они уж прямо хорошие. Среди моих любимцев оказались отъявленнейший негодяй гиббон Рома и престарелый капуцин Сафрон. Но про них как-нибудь потом. От таких питомчиков гораздо чаще бывает масса неприятностей, чем радости. И вдруг в какой-то момент начинаешь понимать, что их любишь больше, чем тихих, ласковых и доброжелательных.

В дверь, однако, опять настойчиво постучали. На этот раз я все же решил посмотреть, кто там такой нерешительный и настойчивый одновременно. Подойдя к двери и слегка ее толкнув, с некоторым недовольством в голосе я еще раз предложил незнакомцу ВОЙТИ:

– Да входите же, наконец, дверь открыта!

Дверь медленно открылась, и кабинет наполнился теплым азиатским солнцем, почти сразу проглотившим утреннюю прохладу поздней осени.

А на пороге… На пороге стоял Жур!

Я озадаченно его спросил:

– Это ты, что ли, своим клювом тут в дверь долбишь? – и несколько растерянно добавил: – Ну заходи, раз пришел! – Я кивнул головой внутрь помещения.

Какое-то время журавль стоял, склонив голову набок, пытливо заглядывая внутрь помещения. Потом сделал несколько неуверенных шагов и оказался в кабинете.

Пытаясь сообразить, как журавль умудрился добраться до лечебницы, и совершенно ничего не понимая, я открыл вторую дверь, ведущую в лабораторию. Журавль продолжал медленно и аккуратно вышагивать за мной, внимательно при этом осматривая все по сторонам. Окончательно озадаченный и сбитый с толку, я открыл и третью дверь, ведущую в изолятор и патанатомку.

Вообще-то, журавли не то чтобы уж очень пугливые птицы, но весьма осторожные, и, как правило, когда они на воле, вам вряд ли удастся подойти к ним ближе, чем, скажем, на сотню-другую метров. Но многие животные и птицы, попавшие в зоопарк, довольно быстро привыкают к людям и особенно к обслуживающему персоналу. Но чтобы настолько?!

В третье помещение журавль вошел уже без приглашения. Очень смешно поднимая ноги как можно повыше, он с опаской поглядывал вокруг, будто имел в виду «Как бы у вас тут во что-то не вляпаться!» И вместе с тем его движения были уверенными, будто он знал, куда идет, и не раз уже там бывал. Так, аккуратно переступая и вращая головой на 360 градусов, он подошел к столу, на котором лежала Журка. А точнее, то, что от нее осталось. Подойдя близко к столу и увидев журавлиху, Жур, нервно переступая с ноги на ногу, вопросительно посмотрел на меня. Затем он несколько раз как-то странно кивнул головой, будто пытался поднырнуть под стол, и нежно ей курлыкнул – как будто кто-то тихо хотел о чем-то попросить очень близкого и любимого человека: «Ну-у-у?!»

Журка молчала…

Так повторилось несколько раз.

Потом он замер и, похоже, успокоился, но уходить никуда не собирался.

Недолго думая, я сгреб журавля в охапку и отнес на озеро, с которого он умудрился до нас добраться. Сам же вернулся в лечебницу и занялся какими-то текущими делами. Но не прошло и десяти минут, как в дверь опять постучали. По стуку я понял, что это Жур. Пришлось открыть. Жур, как ни в чем не бывало, опять стоял на пороге и просился внутрь. Пришлось пустить.

На этот раз он настойчиво попросился туда, где видел свою подругу. Подойдя к ней, он остановился и замер на месте.

Опять насильно тащить журавля на дальний водоем, где произошла эта маленькая трагедия, мне больше никак не хотелось, и я решил пока оставить журавля охранять свою бездыханную подругу. Тем более что уходить он никуда не собирался.

Приближалось время пятиминутки. На пятиминутке должны были присутствовать все старшие специалисты, чтобы доложить о дне прошедшем и обсудить «стратегию» действий на день грядущий. Проходила она обычно в кабинете у директора. Вот именно туда я и отправился. А по ходу все пытался сообразить, как это журавль умудрился добраться до лечебницы?! Ведь не собака же, в конце-то концов.

Тут, оставив на какое-то время журавля, по ходу дела следует заметить, что птицы в зоопарках, как правило, не летают. И вовсе не потому, что им этого не хочется – просто так надо. Те, что в клетках – не летают, потому что им некуда летать, а те, что в вольерах, не летают, потому что им не на чем летать. У них ампутирован кончик одного крыла. Даже, я бы сказал, не то чтобы кончик, а часть крыла по локтевой сустав. Почти две трети. По крайней мере, так было в нашем зоопарке, о других ничего не могу сказать. Но птица, подготовленная к содержанию в зоопарке таким варварским методом, представляет собой очень жалкое зрелище, особенно если делает попытку взлететь. Подпрыгнуть ей, конечно, удается, но, как только она начинает помогать себе крыльями, сразу кувыркается и падает. Особенно неприятно и больно это наблюдать у лебедей. Лебеди держатся все время парами. И когда пара лебедей на крейсерской скорости рассекает озеро – это удивительнейшее по красоте зрелище. Разворот головы, изящнейший изгиб шеи, грациозно закрученные на огузке перья, мощные, импульсивные движения всего тела, обгоняющего волну, оставшуюся клинышком разбегаться в фарватере, и конечно же синхрон. Обычно «сам» на две-три четверти впереди подруги, а «сама» сзади – миллиметр в миллиметр, секунда в секунду повторяет все его движения. Где-нибудь посередине озера они делают резкую остановку и выходят «в свечу», чтобы размять крылья… А вот дальше – печальное зрелище. Пытаясь взлететь, лебедь неловко кувыркается и падает в воду. Полтора крыла никакого лебедя не украсят.