Погоня - [23]

— Что я буду там делать?

— Вот адрес моего приятеля, адвоката из Нью-Йорка. Занимается имущественными спорами. Как только прилетишь, оставь где-нибудь девочку и отправляйся к нему.

Полозов накарябал на отрывном листке имя, адрес и телефон своего знакомого. Отдал листок Радченко и попросил запомнить каждую букву. Затем сжег бумажку в пепельнице.

— Сейчас ты напишешь заявление с просьбой уволить тебя. Напиши, что ты был на приеме у врача пульмонолога, который выявил у тебя болезнь легких. Врач рекомендовал длительный отдых.

Полозов положил на стол бумагу и наблюдал, как Радченко исписывает страницу аккуратным почерком.

— Теперь по поводу контактов. Будешь звонить раз в неделю, по пятницам, по одному из этих номеров. Разговор не должен продолжаться более пяти минут. Не называй меня по имени. Имен жены и ребенка не упоминай. Справка от нотариуса будет готова через пару часов. Посыльный привезет конверт по адресу служебной квартиры. Ты его достанешь из почтового ящика. Тебе надо купить кое-то из одежды…

— У меня в кабинете в шкафу два костюма, рубашки.

— Тем лучше. Тогда езжай к Инне, пусть скажет, какого размера ей нужны вещи. Пойдешь и купишь.

Полозов загремел ключами, подошел к сейфу и открыл дверцу. Он отдал деньги Радченко, хотел что-то сказать, но не придумал нужных слов.

Глава восьмая

Возле поста паспортного контроля Радченко немного нервничал, но все обошлось. Дождавшись своей очереди, он положил на стойку два паспорта и разрешение на выезд ребенка, заверенное нотариусом. Женщина, офицер пограничной службы, задержала взгляд на Радченко лишь на секунду. Затем перевела пустой равнодушный взгляд на Инну и, ни о чем не спросив, поставила отметки в паспортах.

Они прошли в зал ожидания, поднялись на второй этаж и скоротали полчаса в закусочной. Инна выглядела испуганной, хмурилась, на вопросы отвечала односложно. Она выпила стакан томатного сока и съела пирожное, просыпав сахарную пудру на майку.

В самолете Инна немного оживилась. Сидя возле иллюминатора, она, не отрываясь, смотрела вниз. Радченко увидел, что Инна плачет.

— Ты чего? — спросил он.

— Сама не знаю, — сказала она. — Грустно и все.

— Мы вернемся.

— Ты не боишься, что Дробыш нас найдет?

— Мы сделаем все, чтобы этого не случилось.

За время полета Инна и Радченко перекусили, вздремнули, послушали музыку. Нал Атлантикой немного поболтало, но в целом это был нетрудный, скорее наоборот, приятный перелет. В аэропорту имени Кеннеди они оказались в три часа дня, получили два чемодана с вещами и прошли таможенное оформление.

— В Москве мне посоветовали остановиться в одной гостинице, где нас примут, не спрашивая документов, — сказал Радченко.

Отстояли очередь на такси и больше часа тащились до Бруклина. Радченко попросил остановить возле обшарпанного дома в три этажа. На фасаде было написано только одно слово: отель. Он расплатился с водителем, дал хорошие чаевые. Оставил чемоданы на тротуаре и сказал Инне, что вернется через пару минут.

Замок щелкнул, Радченко по узкой темной лесенке поднялся в гостиничный холл, тесный и душный. Возле окна стояли два продавленных кресла и фикус в кадке. За стеклянной перегородкой скучал белый мужчина с бородой, одетый в вытянутую несвежую майку без рукавов.

— Привет, — сказал Радченко. — Мне на два-три дня нужен номер. На двоих.

— Кто второй?

— Моя родственница. Девушка, подросток.

— Сколько ей лет, сэр?

— Шестнадцать. Почти. Разве это имеет значение?

— Имеет, сэр. В нашей гостинице могут останавливаться только женщины, достигшие совершеннолетия. Двадцати одного года. Не моложе. Мне очень жаль.

Радченко спустился вниз и сказал Инне, что номеров в гостинице как назло нет.

— Ничего, тут всего три квартала до офиса, который мне нужен, — добавил он. — Есть хочешь?

Они прошли вниз по улице в сторону Брайтон бич, пока не почувствовали запах свежей пиццы. Радченко усадил Инну за столик уличного кафе и заказал лазанью с грибами, лимонад и сырный пирог. Здесь он оставил чемоданы, а сам двинул на Брайтон.

* * *

Утром Девяткин выехал из Москвы электричкой, а к полудню благополучно добрался до Калуги. Здесь жила Роза Смирнова, родная тетка Инны.

На станции Девяткин взял такси и назвал водителю адрес, записанный на сигаретной пачке. И через двадцать минут оказался на окраине города возле частного дома за невысоким забором. Симпатичная женщина в пестром летнем платье встретила московского гостя у калитки, провела в дом и угостила кофе.

— Хорошо у вас, — сказал Девяткин. — Воздух и все такое прочее. Инна сюда приезжала когда-нибудь?

— Конечно, когда она была маленькой, ей тогда было годиков пять-шесть, она тут все лето жила. Мой сын Петя с ней возился. Мы ездили на реку, на лодке катались, в лесу гуляли.

— Ну а позже, когда она подросла?

— В последний раз она тут была за год до смерти сестры. Марина тогда уже знала, что больна. Побыли день, переночевали и уехали. Посидели, помню, за столом. Марина сказала: «Не знаю, как у Инны жизнь сложится, если меня не станет».

Смирнова сказала, что несколько раз бывала в Москве, когда сестру уже положили в больницу и у нее начались боли. Назначили наркотические препараты, а врач сказал, что осталось месяца три, не больше. Только за то, что сестру уложили в центр на Каширки, пришлось дать на лапу сорок тысяч долларов. Сколько стоило лечение и уход — неизвестно. Последний раз Смирнова жила в Москве неделю. Но останавливалась не в квартире сестры, а у подруги.