Погоня - [16]

Старушки подымают переполох — бегают, ищут, снуют по квартире, как потревоженные тараканы. Они заглядывают под кровати. Они заглядывают в сундуки. Заглядывают в кастрюли. И наконец, скопом врываются в комнату сантехника: где икона?.. Сантехник Зуев пожимает плечами. Сантехник разводит руками:

— Знать не знаю.

Обычно это связано с привычкой сантехника угощать в конце месяца друзей в кафе «Туркестан». Он и его друзья очень уважают восточные блюда. Они любят лагман. Они любят хачапури. Неплох и оркестрик, исполняющий по вечерам зыбкие, как мираж, восточные мелодии. Под хмельком сантехник Зуев и его друзья шумно чокаются… Скажем, в апреле:

— За святого Петра!

А в мае:

— За Георгия Победоносца!

Что, разумеется, впрямую связано с ликом святого, только что реализованного на рынке. Дело надежное. Дело поставленное и, в общем-то, никому не обидное: старухи, конечно, поохают и поахают, но вот уже, глядишь, купили где-то новую икону. У старух на черный день всегда деньги найдутся.

Но вот однажды сантехник Зуев делает маленькое бытовое открытие. В середине месяца Марковна была очень больна и уже хрипела. (И как бы всерьез обещала расширить жилую площадь сантехника.) Минута приближалась. Ангелы за старушкиной душой прилетали все чаще и чаще и садились у ее изголовья все ближе и деловитее. Марковне бы в эту минуту чуток лишнего волнения — и точка. Но, ожидая, как обычно, конца месяца, сантехник упустил момент и не продал в тот кризисный день икону (ну не осел ли?), Марковна полежала в полном покое — и отлежалась. И вот она уже опять выходит на улицу погреть кости. Ангелы возвращаются на небо порожние и в некоторой досаде. Но в еще большей досаде сантехник.

— И как же я не сообразил! — сокрушается он. Он повторяет это своим друзьям: — Я тупой, ребята. Я напрочь тупой… Мне надо было продать икону в нужный момент… А выпивать обязательно в конце месяца — это просто глупая привычка.

— Значит, в конце этого месяца ты не загонишь икону?

— Нет.

— Почему?! — Друзья опечалены (им было бы больно остаться без очередного посещения «Туркестана», они уже привыкли к восточным блюдам, они любят лагман, они очень любят хачапури).

— Загонять икону будем в нужный момент. Надо сделать опыт.

— Перестань умничать, Зуев, — просят друзья. — Не мудри. Живи как живешь. Это самая большая мудрость на свете. Восточная мудрость.

Но он стоит на своем:

— Надо сделать опыт.

Но вот (наконец-то!) Марковне опять вызывают неотложку. Марковна тяжело дышит, захрипела. Ей еще раз вызывают неотложку. Момент настал. Девятого числа (не дожидаясь конца месяца) сантехник продает икону. Десятого утром переволновавшаяся Марковна кое-как сползает с постели… Не найдя иконы, старушка бьет два раза седенькой головкой о пол и больше поклонов бить уже не может. Она больше ничего не может. На этот раз ангелы прилетают не зря. Старушка лежит на столе с закрытыми маленькими глазками. Как все люди, грешившая в молодости и каявшаяся в старости, она лежит теперь никакая, она лежит маленькая, худенькая, седенькая и чистая.

— Одной бабулей меньше, — вздыхает сантехник.

Он ведь и огорчен тоже, бабуля как-никак родня и, что там ни говори, своя плоть и своя кровь. На поминках сантехник Зуев даже плачет. Он даже жалеет. Но факт остается фактом — жилая площадь заметно увеличилась. Стало просторнее. Стало светлее. И если дело пойдет такими темпами, через полгода-год сантехник Зуев станет единоличным владельцем прекрасной трехкомнатной квартиры. Выветрив старушечий дух, можно будет на балконе делать зарядку с гантелями. Можно будет жениться. Можно будет пустить жильцов, точнее сказать, жиличек — двух, например, студенточек. Чтоб любили покурить и выпить рюмочку-две. И чтоб иногда на ночь глядя скучали. И чтоб тоненькие.

Особенно тяжело на трезвую голову слушать старушечье истовое бормотанье:

— Пресвятая Матерь Божья — заступница наша, избави от искушения, избави от прегрешения…

Слышно, как старушки с кряхтеньем сгибаются. Слышно, как бьют челом:

— Матушка-заступница, пребудь с нами, чистая, — имя твое в наш останний час да вспомнится…

Уже полста поклонов позади, не меньше. Лбы старушек становятся нечувствительными ни к боли, ни к холоду половиц и стучат, как солдатский шаг. Сантехнику жаль их — первой встретит свой останний час, должно быть, Федотьевна. Уж больно слаба. Сантехник посылал ее как-то за пивом, она не осилила и полдороги. За Федотьевной на очереди к останнему часу, скорее всего, Ефимовна. Она, правда, с девятого этажа, она не прописана здесь, а все же без нее будет как-то свободнее.

Особенно жаль, конечно, Федотьевну — баловала она сантехника в детстве, крыжовником пузатым кормила. Да и по родственной линии она наиболее ему близка. Когда он засыпал (в детстве), песни ему пела. И какие песни — в этом деле Федотьевна знала толк. Задолго до рождения сантехника она была известной певичкой, пела для купчишек в «Славянском базаре». Это тебе не «Туркестан». Гуляла на всю Москву.

В дверь стучат. Сантехник недоумевает — старушки нынче вроде бы все в сборе. Субботний день.

И опять стучат.

— Она, — откликается из дальней комнаты Федотьевна. — Должно, это она явилась. Девушка…