Погодите, как вы сказали? - [5]

Задавать хорошие вопросы не менее важно и в личной жизни. Настоящих друзей, как и любящих родителей, отличает умение задавать замечательные вопросы. Уже одно то, какие темы они затрагивают и как формулируют свои вопросы, свидетельствует, как хорошо они знают и понимают тебя, как искренне заботятся о твоем благе. Их вопросы заставляют задуматься, призывают к откровенности и приглашают к более теплым отношениям. Они задают вопросы, которые не столько требуют ответа, сколько бередят душу, вопросы, над которыми нельзя не задуматься, от которых не отмахнешься и не убежишь. Я считаю, что задавать такие вопросы — это великое искусство, и оно, безусловно, заслуживает того, чтобы овладеть им.

И, конечно, способность ставить хорошие вопросы остается одним из важнейших качеств, принципиально отличающих человека от машины. Пабло Пикассо однажды сказал, что считает компьютеры вещью бесполезной, поскольку единственное, что они умеют, это давать ответы на вопросы. Пожалуй, тут он несколько хватил через край, тем более что сказано это было еще до того, как появились облачные вопросно-ответные системы, как, например, Siri и Google, не говоря уже о Watson5. Но если хорошенько подумать, то Siri, Google и Watson при всех своих замечательных возможностях корректно отвечать на простые предметные вопросы пока еще сильно отстают в умении ставить такого рода вопросы.

Кроме того, компьютеры пока еще плохо умеют «понимать» неряшливо или некорректно заданные вопросы, на чем, собственно, и основано мое второе соображение, что важную роль играет умение расслышать хороший вопрос. Вспоминается старое клише, что плохих вопросов не бывает. На самом деле оно неверно, хотя и отчасти. Есть масса вопросов, на первый взгляд из рук вон плохих — вроде моего «А ты, случаем, не Норман?». А вот останутся ли такие вопросы плохими, нередко зависит от того, к кому они обращены. И потому осмелюсь предположить, что вы, когда к вам обращаются с вопросами, можете обратить самые негодные из них в хорошие при условии, что будете выслушивать их со всем вниманием и доброжелательностью.

Наверняка вам не раз встретятся вопросы безнадежно плохие, которые уже ничем не исправить, но все же большинство из тех, что на первый взгляд бестактны и неумест­ны, по сути своей вопросы хорошие или попросту невинные, хотя их не сразу распознаешь за несуразной словесной оболочкой. Чтобы вам стало понятнее, о чем я говорю, предлагаю пройти коротенький тест, или, как принято выражаться в современном образовании, произвести формативную оценку (проверить, в правильном ли направлении вы мыслите). Я расскажу две истории, обе правдивые, а вашей задачей будет определить, в чем разница между ними.

Дело было в 1984 году. Я, студент-первокурсник, только что заселился в кампус Йельского университета, и у меня с одной из однокурсниц завязался разговор, живой и непосредственный, так, о всякой ерунде. Минут через двадцать она вдруг примолкла, а потом спросила: «Слушай, можно задать тебе один вопрос?» В душе я ликовал: «С ума сойти! Сейчас она пригласит меня вместе пообедать или сходить в кино. Потрясающе, я здесь всего дня два, и вот меня уже хотят пригласить на свидание».

Но прежде чем я скажу, о чем она меня спросила, должен обратить ваше внимание на одно обстоятельство: в ту пору я ростом едва дотягивал до 160 см — на целых 15 см меньше, чем сейчас. Но что еще уместнее заметить, я тогда был совершенно незрелым и выглядел как подросток лет двенадцати-тринадцати. Однако вернемся к самому вопросу. Девушка, на свидание с которой я так настроился, замялась: «Хм, вот не знаю, как бы получше спросить, но ты случайно не из этих малолеток-вундеркиндов?» Стоит ли говорить, что мы с ней не пошли ни на обед, ни в кино.

А теперь прошу сравнить этот вопрос с тем, который был задан моей матери месяца через два после сконфузившего меня разговора, когда меня приняли за недоростка-вундеркинда. Я вырос в Мидланд-Парке, городке синих воротничков6 на севере штата Нью-Джерси. По большей части у нас жили люди рабочих профессий: лудильщики, кровельщики, водопроводчики, электрики, слесари да бродяги-разнорабочие. В пригородах же обитала публика посостоятельнее, домовладельцы оттуда как раз и нанимали на работу кровельщиков, электриков, сантехников и разнорабочих из Мидланд-Парка. Продовольственный магазин A&P, где мы делали покупки, находился как раз на границе Мидланд-Парка и богатого соседнего городка. Как-то раз, когда моя мама на стоянке перед A&P загружала в машину продукты, к ней подошла чрезвычайно ухоженная дама с идеальной укладкой и спросила, не из Мидланд-Парка ли она. Мама ответила, что да. Тогда дама, указывая на наклейку Йельского университета на заднем стекле родительской машины, спросила: «Не подумайте, что я люблю совать нос в чужие дела, но просто мне ужасно любопытно, стикер Йеля уже был на машине, когда вы ее покупали?»

Чувствуете разницу между этими двумя вопросами, да? Первый был совершенно невинный и даже (немного) забавный, что окончательно дошло до меня, когда я, наконец, спустя несколько мучительно долгих месяцев достиг половой зрелости. Второй вопрос носил откровенно недоброжелательный характер. То был даже не вопрос — то было желание оскорбить и унизить.