Погода - [7]

* * *

Мы с Сильвией идем на шикарный ужин с бизнесменами из Кремниевой долины. Некоторые из них донатят ей на подкаст; она надеется уговорить их спонсировать ее новый фонд. Фонд будет заниматься восстановлением популяций диких животных. Но бизнесменов такие вещи не интересуют. Более перспективно, по их мнению, возрождать потерянные виды. Это можно сделать с помощью генной инженерии, они уже изучают вопрос. Их интересуют лохматые мамонты. И саблезубые тигры.

Почему-то меня сажают далеко от Сильвии. По соседству сидит технооптимист. Он объясняет, что современные технологии перестанут казаться странными, когда поколение, родившееся до их появления, состарится и перестанет на что-либо влиять. То есть умрет, думаю я.

Он говорит, что те, кто сейчас переживает, будто человечество утрачивает некоторые вещи безвозвратно, скоро умрут, а после этого уже никто не будет жалеть о потерянном: все будут помнить только о достигнутом.

Мне кажется, в этом ничего хорошего нет, ведь тогда человечество может развиться совсем не в ту сторону, а вернуться к прежней жизни будет уже нельзя.

Он не обращает внимания на мои возражения, продолжает перечислять все, что он и ему подобные сделали, чтобы изменить этот мир, и как они еще его изменят. Мол, у нас будут умные дома, скоро все будет подсоединено к интернету и так далее и тому подобное, и не останется уже в мире ни одного человека без соцсетей. Он спрашивает, какая моя любимая соцсеть.

Я отвечаю, что не пользуюсь соцсетями, потому что чувствую себя белкой в колесе. Нет, даже не белкой, а подопытной мышью, которая давит на рычажок и не может остановиться.

Вкусняшка за лайк! Вкусняшка за хейт! Кушай, кушай, моя хорошая!

Он смотрит на меня, и я понимаю, что он видит во мне человека, пытающегося помешать будущему. «Ну если вам кажется, что вы сможете и дальше ими не пользоваться, удачи», – говорит он.

Сильвия потом рассказывает, что с ее стороны стола было еще хуже. С ней рядом сидел парень в куртке с утеплителем Gore-Tex и рассуждал о трансгуманизме, о том, что скоро мы все сбросим свои бренные оболочки и станем частью единого цифрового организма. «Они жаждут бессмертия, но не могут прождать десяти минут в очереди за кофе», – говорит Сильвия.

* * *

В группе по медитации новенький; он рассказывает, как жил в монастыре. Мол, там потрясающая атмосфера и это уникальный жизненный опыт. Марго смотрит на него. «В монастыре только приезжие что-то чувствуют, – говорит она. – Сами монахи не ощущают никакой особой атмосферы». Я смеюсь. Ничего не могу поделать; мне смешно. «Сядьте прямо», – осаживает меня Марго резким, как удар кнута, тоном.

* * *

Кажется, своими пробежками и разъездами я окончательно убила колено. Ночью оно разболелось так, что не давало мне спать. Бен настаивает, чтобы на этой неделе я сходила к врачу. Но прежде я осаждаю его расспросами. «А если это подагра?» – «Это не может быть подагра», – отвечает он. «А артрит? В таком возрасте бывает артрит?» Он качает головой. «Артрит бывает совсем у пожилых, и им не заболевают резко».

Ночью мне снится, что я в супермаркете. Играет ужасная супермаркетная музыка. Яркий свет безжалостно бьет в глаза. Я шагаю по проходам, ищу выключатель, но никак не найду. Просыпаюсь с чувством разочарования. А ведь раньше я во сне летала.

* * *

По дороге мистер Джимми меня расспрашивает. А о чем эти лекции? В чем смысл? Нет никакого смысла, отвечаю я. Но вообще-то есть.

Сначала они пришли за кораллами, но я молчал: я не был кораллом[5].

В клинике врач сгибает и разгибает мне колено. Спрашивает про хронические заболевания. «Например?» – «Например, подагра». – «А как я узнаю, что у меня подагра?» – спрашиваю я с легкой паникой в голосе. «Это ни с чем не спутаешь», – отвечает он. И посылает меня на рентген.

Рентгенолог старше меня; веселая, шутит, что весь день двигает аппарат и потом пошевелиться не может. «Не смейтесь над старой больной теткой, – говорит она. – Все у меня в порядке. Не смейтесь надо мной». Кажется, она пытается показать мне пример: мол, колено и колено, что такого, не надо носиться с ним как с писаной торбой, у всех что-то болит. «Вы точно не можете быть беременны», – говорит она, и это не вопрос. Но на всякий случай надевает на меня тяжелый свинцовый фартук.

Я встаю в три разные позы. Последняя похожа на йоговскую: больная нога согнута и вытянута вперед, опорная прямая. Колено пронзает боль; меня подташнивает. Я опускаюсь на обе ноги, часто моргаю. Рентгенолог стоит за стеклом и продолжает со мной болтать. Потом отправляет меня ждать в маленькую комнатку.

Скоро приходит врач. «Все у вас хорошо, – говорит он. – Волноваться не о чем». Я беру выписку и иду домой. Остеоартрит, незначительная дегенерация тканей, написано в ней. В метро гуглю диагноз.

Остеоартрит прогрессирует медленно; боль усугубляется со временем.

Ладно, говорю я себе, без паники. Вечером рассказываю Бену про подагру; пытаюсь шутить, но голос у меня грустный. Отшучиваюсь снова, и вроде получается разрядить обстановку. Но я видела его взгляд. И знаю, о чем он подумал. Вспомнил, как у нашей собаки поседела морда.