Погнутая сабля - [153]
— Этот французишка, — прошелестел он со смешком. — Видела бы ты его рожу, когда ружье не выстрелило. Я проткнул ему грудь. Клинок так глубоко вошел, что я не сумел его выдернуть. Самое знатное убийство в моей жизни, а меня даже похвалили. Поверить не могу. Клоуэнс, ты удивительно прекрасная жена. Где... юный... Джейсон?
Голова его погрузилась в подушки, он задышал тяжело и неровно. Когда Джейсон привел доктора Мейзера, Стивен был без сознания. Молодой и крепкий организм долго и упорно сражался с разрушительной напастью. В этой грандиозной борьбе прошла вся ночь. Страстное стремление выжить медленно ослабевало с неустанной потерей крови. На рассвете Стивен скончался.
Часть четвёртая
Глава первая
Письмо от Джереми Полдарка матери, которое ей передала Кьюби Полдарк перед возвращением в Каэрхейс.
Брюссель, 1 июня 1815 года.
Дорогая мама!
Очень надеюсь, что ты никогда не получишь это письмо, даже уверен, что этого не произойдёт, но на всякий случай оставляю его в более надёжных руках, нежели мои.
В январе 1813 года я позволил себе совершить дерзкое ограбление, которое ты каким-то непонятным образом сумела частично прочувствовать. Не буду вдаваться в подробности, потому что мой рассказ вызовет у тебя не понимание, а только тревогу. Потому что я сам не могу себя понять. Три человека серьезно нарушили закон, и я в том числе. Проясню важную вещь, и это одна из целей письма — двое других не оказывали на меня никакого влияния. Наоборот, это я стал движущей силой, разработал и осуществил план. Если ты догадываешься, кто остальные двое, не спеши их обвинять, потому что главный виновник — я.
Не следует винить и неблагоприятные обстоятельства, они несут лишь малую часть ответственности. Разумеется, я был расстроен и несчастен. Но это все равно что рассыпанный на полу порох. Не стоит собирать его в горку и поджигать фитиль! Хотел бы я объяснить попонятнее, но увы, не получится. В моем роду есть предок, который оказался разбойником и окончил дни на виселице?
Одно могу сказать точно. Никоим образом не вини себя, как и отца. У меня было великолепное детство и беззаботная юность. Червячок сидел в почке еще до того, как фрукт созрел.
Вот и все — обойдемся без напыщенных фраз. Если я вернусь вместе с Кьюби, а я очень на это надеюсь, то поселюсь рядом с вами, и ты никогда не узнаешь об этом письме — хотя, возможно, откровенное письменное признание частично меня успокоило, но буду надеяться, что адресат его никогда не прочтет. А потом, по возвращении в Нампару, я в первую очередь заберу у тебя маленькую чашу любви, которую ты нашла на пляже; я буду считать ее талисманом на удачу и спрячу ее у себя дома в укромном месте. Если же ты читаешь письмо, тогда, вероятно, это чаша злого рока, и раз ты сказала, что ее выбросило морем, значит, туда ее и надо вернуть.
Как бы то ни было, в прошлое Рождество Валентин попросил меня установить насос на его новой шахте Уил-Элизабет. Если я не смогу, скажите ему, чтобы обратился к Артуру Вольфу, удивительному человеку нашего времени. Скажите Валентину, чтобы не ставил поршневой насос, поначалу они отлично работают, но поршень при каждом ударе подвергается воздействию атмосферы, и со временем это приводит к быстрому износу.
Что ж, это все, что мне хотелось сказать! Как обычно, завершаю письмо на радостной ноте. Разумеется, так не получится, ведь это письмо не принесет никакой радости. Поэтому, завершая письмо, могу ли я поручить вам с отцом заботу о Кьюби и нашем ребенке? Знаю, и без моей просьбы вы позаботитесь о ней, поэтому еще раз прошу, примите ее. Кьюби — прекрасный человек и замечательная жена, самая лучшая на свете, и она остается одна. Мне бы не хотелось, чтобы она снова попала под влияние старшего брата. Я считаю, что ты, мама, вторая по счету после меня, кто сумеет уговорить ее к нему не возвращаться.
Люблю, люблю, люблю вас всех.
Джереми
Письмо Россу Полдарку от Джорджа Каннинга.
Калдаш, Португалия, 25 сентября 1815 года.
Мой дорогой друг!
Благодарю тебя за ответное письмо, полученное восьмого июля. Мы, в том числе и все твои любящие и близкие друзья, выражаем глубочайшие соболезнования тебе, твоей супруге и вашей семье по поводу тяжкой утраты и хотим всеми силами вас поддержать. Хотя лично я не знаком с членами твоей семьи, за исключением твоей прекрасной дочери, которую видел на балу герцогини Гордон, но мне кажется, ты всегда был внимательным и любящим, и потеря старшего сына нанесла сердцу тяжкую рану.
Мой дорогой друг, твое второе письмо огорчило меня в другом смысле, потому что в нем говорится о намерении уйти из политической жизни и решении отныне жить в Корнуолле и заниматься личными делами. Отчасти я одобряю подобное решение — что еще я могу? Знаю, после успешного завершения французских войн ты собирался покинуть парламент. Ты уже давно так решил. Так и должно быть. Ты не политическое создание, в отличие от меня.
Но у тебя столько бесценных качеств, нужных политику: сила характера, редкая порядочность, трезвый ум, который не отступится от подлинных стремлений, горячей веры в свободу и справедливость, а также способность успешно разрешать проблемы. В наше время не хватает таких качеств, поэтому питаю надежду, что мир политики не должен полностью их лишиться.
