Поэзия - [6]

Для порхающих птиц и парящих и прочих

Чем же я не похож на пророка Илью?

Вот разгневаюсь я – гром и молния грянет.

И настигнет стрела, и прощай синева…

Вот я добрый опять (как бы солнце проглянет).

Улетай себе, птица, оставайся жива.

Только птицы хитры, улетают заране,

Мол, на бога надейся, но лучше в кусты…

И проходит гроза, никого не поранив.

"Злой ты бог. Из доверия выбился ты!"

Впрочем, вот для разрядки достаточный повод:

На березе скворцы у скворечни своей;

Белогрудая ласточка села на провод,

Восхищенно глядит, хоть в упор ее бей.

Так за что ж ее бить, за доверие, значит?

Для того, чтоб она нелюдимой была,

Та, что даже детишек от взгляда не прячет

И гнездо у тебя над окошком свила?

Ты ее не убьешь и пойдешь по дороге,

Онемеет в стволе окаянный свинец…

Пуще глаза, о, с громом и молнией, боги,

Берегите доверие душ и сердец!

ГОРОДСКАЯ ВЕСНА

Растопит солнце грязный лед,

В асфальте мокром отразится.

Асфальт – трава не прорастет,

Стиха в душе не зародится.

Свои у города права,

Он в их охране непреложен,

Весна бывает, где земля,

Весна бывает, где трава,

Весны у камня быть не может.

Я встал сегодня раньше всех,

Ушел из недр квартиры тесной.

Ручей. Должно быть, тает снег.

А где он тает – неизвестно.

В каком-нибудь дворе глухом,

Куда его зимой свозили

И где покрылся он потом

Коростой мусора и пыли.

И вот вдоль тротуара мчится

Ручей, его вода грязна,

Он – знак для жителей столицы,

Что где-то в эти дни весна.

Он сам ее еще не видел,

Он здесь рожден и здесь живет,

Он за углом, на площадь выйдя,

В трубу колодца упадет.

Но и минутной жизнью даже

Он прогремел, как трубный клич,

Напомнив мне о самом важном —

Что я земляк, а не москвич.

Меня проспекты вдаль уводят,

Как увела его труба.

Да, у меня с ручьем сегодня

Во многом сходная судьба.

По тем проспектам прямиком

В мои поля рвануться мне бы.

Живу под низким потолком,

Рожденный жить под звездным небом.

Но и упав в трубу колодца,

Во мрак подземных кирпичей,

Не может быть, что не пробьется

На волю вольную ручей.

И, нужный травам, нужный людям,

Под вешним небом средь полей,

Он чище и светлее будет,

Не может быть, что не светлей!

Он станет частью полноводной

Реки, раздвинувшей кусты,

И не асфальт уже бесплодный —

Луга зальет водой холодной,

Где вскоре вырастут цветы.

А в переулок тот, где душно,

Где он родился и пропал,

Вдруг принесут торговки дружно

Весенний радостный товар.

Цветы! На них роса дрожала,

Они росли в лесах глухих.

И это нужно горожанам,

Конечно, больше, чем стихи!

* * *

Прадед мой не знал подобной резвости…

Прадед мой не знал подобной резвости.

Будучи привержен к шалашу.

Все куда-то еду я в троллейбусе,

И не просто еду, а спешу.

Вот, смотрите, прыгнул из трамвая,

Вот, смотрите, ринулся в метро,

Вот под красный свет перебегаю,

Улицей лавирую хитро.

Вот толкусь у будки автомата,

Злюсь, стучу монетой о стекло.

Вот меня от Сретенки к Арбату

Завихреньем жизни повлекло.

Вот такси хватаю без причины,

Вновь бегу неведомо зачем.

Вот толкаю взрослого мужчину

С крохотной березкой на плече.

Пред глазами у меня – мелькание,

В голове – мыслишки мельтешат,

И чужда ты миросозерцания,

С панталыку сбитая душа.

"Подожди, а что же это было-то?"-

С опозданьем выскочил вопрос.

Словно дочку маленькую, милую,

Он березку на плече понес!

И в минуту медленной оглядки

Прочитал я эти девять слов:

"Здесь продажа на предмет посадки

Молодых деревьев и кустов".

Вишенка, рябинка и смородина

У забора рядышком стоят.

(О, моя рябиновая родина!

Росный мой смородиновый сад!)

Значит, кто-то купит это деревце,

Увезет, посадит у ворот,

Будет любоваться да надеяться:

Мол, когда-нибудь и расцветет.

На листочки тонкие под вечер

Упадет прохладная роса,

Будет вечер звездами расцвечен,

Распахнутся настежь небеса.

Радости, свершенья, огорчения,

Мыслей проясняющийся ход

Времени законное течение

Медленно и плавно понесет.

Время – и пороша ляжет белая.

Время – ливень вымоет траву…

Что-то я не то чего-то делаю,

Что-то я неправильно живу!

РАБОТА

Велели очерк написать

О свиноферме мне.

Давно затихли голоса

Столичные в окне.

Давным-давно соседи спят,

А я еще сижу.

Про сало цифры говорят —

Я в очерк их ввожу.

Героев нужен целый ряд,

Притом передовых.

Про сало люди говорят —

Описываю их.

И поглядеть со стороны —

Работа так проста…

А между тем из глубины

Бумажного листа

Вдруг появляются черты

Печального лица.

Они светлы, они чисты,

Любимы до конца.

Лицо все ярче, все светлей,

Все явственней оно…

Я не пишу стихов о ней,

А надо бы давно!

Соседи спят. Все люди спят.

А я еще сижу.

Про сало цифры говорят —

Я в очерк их ввожу.

Я тверд. Я приучил к труду

Себя в конце концов.

За строчкой строчку я кладу

На милое лицо.

Вот исчезает лоб ее,

Словами испещрен.

А там как раз, где бровь ее,

Вписал я ряд имен.

И вот уж больше не видны

Ни очи, ни уста…

А поглядеть со стороны —

Работа так проста!

ОСЕННЯЯ НОЧЬ

Блестит панель. По ярким лужам

Гуляют зябкие ветра,

Еще не время зимним стужам,

Ненастью самая пора.

Вкруг фонарей из тьмы дождинок

Завесы желтых паутин.

И дождь, стремящийся в суглинок,

Асфальт встречает на пути.

Машины, зонтики прохожих,

Реклам и окон яркий свет…

Здесь ночь сама на день похожа

И темноты в помине нет.

А между тем бывает страшен

Сырой осенний мрак земли.

Над молчаливой речкой нашей

Теперь темно, хоть глаз коли.