Поэзия - [25]

Далекий шорох, близкий ропот,

Несуществующих принять,

Поверить в мнимый конский топот. [45]

С.-Петербург, 6 сентября 1902

Борис Слуцкий, 1919-1986

                    ***

Ко мне на койку сел сержант казах,

И так сказал:

             «Ты понимаешь в глобусе?»

И что-то вроде боли или робости

Мелькнуло в древних, каменных глазах.

Я понимал.

И вот сидим вдвоем

И крутим, вертим шар земной

                                          до одури,

И где-то под Берлином

                                        и на Одере

Последний бой противнику даем.

Вчерашней сводкой

                            Киев сдан врагам,

И Харьков сдан сегодняшнею сводкой,

И гитлеровцы бьют прямой наводкой

По невским и московским берегам.

Но будущее — в корпусе «один»,

Где целый день — у глобуса собрание,

Где раненые

И тяжело раненные

Планируют сраженье за Берлин. [291]

Виталий Пуханов, 1966

                 ***

Дойдут ли на нас похоронки

С далекой и страшной войны?

Стыдясь, отвечали потомки:

Мы вам ничего не должны.

Простите, забытые деды,

Но если начнется война —

Не будет в ней вашей победы,

А будет лишь наша вина.

Сомкнемся, поляжем оравой,

Как прелые листья нежны.

И памяти этой кровавой

Мы даже себе не должны. [256]

4. Кто говорит в поэзии? Поэт и субъект

Когда мы читаем поэтический текст, мы можем по разным признакам воссоздать образ того, кто говорит с нами с его помощью. Этот образ принадлежит не автору стихотворения, а поэтическому субъекту — он возникает во время чтения каждого конкретного стихотворения, поэмы или цикла стихов и не существует за их пределами. Субъект возникает во время чтения, но это не значит, что поэт никак не влияет на то, каким будет видеть субъекта читатель: очень часто поэт предсказывает реакцию читателя, создает вполне определенный образ субъекта.

В старой поэзии субъект часто подчинялся требованиям жанра: читатель заранее предполагал, что субъект торжественной оды будет восхищаться победами русского оружия и величием монарха, а субъект элегии — оплакивать ушедших близких (18.1. Жанр и формат). Различные жанры в разной степени требовали определенности субъекта, а некоторые поэты сознательно отступали от жанровых требований. В современной поэзии субъект в каждом стихотворении создается заново, хотя отдельные поэты могут стремиться создать единого субъекта для всех своих произведений (это один из способов объединить друг с другом разные тексты).

Самый простой способ указать на поэтический субъект — использовать местоимение я. Иногда кажется, что появление я в поэтическом тексте означает, что с нами говорит его автор и что с помощью этого текста мы видим мир его глазами и даже можем узнать что-то о самом авторе. Но это не так: поэт, который использует это местоимение, всегда особым образом конструирует субъект стихотворения. Где пролегает граница между субъектом и поэтом, читатель сказать не может. Более того, часто на этот вопрос не может ответить и сам поэт.

Если в стихотворении Александра Твардовского сказано: «Я убит подо Ржевом», едва ли стоит предполагать, что это я и поэт Александр Трифонович Твардовский — одно лицо. Часто соотношение между автором и субъектом не столь очевидно. Так, известно, что ранние стихи Анны Ахматовой, в которых героиня жалуется на жестокое обращение мужа, подпортили репутацию ее настоящему мужу — поэту Николаю Гумилеву: читатели не видели различий между ним и персонажем стихов, потому что не различали Ахматову и субъекта ее поэзии. Другой такой пример — Елена Гуро. Субъект ее стихов часто оплакивал потерянного сына, и большинство 0 читателей были уверены, что в жизни поэтессы действительно случилась такая утрата, однако у Гуро не было детей.

Для того чтобы создать впечатление авторского голоса, поэту необязательно употреблять местоимение я. Подобный эффект может создаваться разными способами: поэт может сообщать подробности из своей жизни, в которые читателю легко поверить, либо открыто заявлять, что текст написан «от первого лица». Хотя субъект может явно характеризовать себя, в большинстве случаев мы судим о нем по косвенным данным: по деталям, которые он упоминает, по словам, которые он выбирает, по особенностям его взгляда на мир.

Речевая характеристика субъекта помогает читателю составить представление о том, с кем он имеет дело. В ход могут пойти самые разные языковые средства: высокие или просторечные слова, обороты и формы, простое или усложненное строение фразы. Например, слова из церковного обихода часто встречаются в стихах поэта и священника Сергея Круглова, и их употребление свидетельствует о том, что субъект его стихов если и не совпадает с автором, то не менее, чем автор, причастен к жизни церкви:

                    ***

Молодой дьякон, вбегле хиротонисан,

С плачем просыпается: приснилось ему,

Что служил он лихорадочно, среди каких-то кулис,

И пахло мышами, а сцена ползла во тьму.

Что служил он с потным позором, в одних трусах,

В ораре, прилепленном скотчем к плечу, бледный, как мел,

И голос дрожал, а в уничтожающий ответ

Хор незримый «анаксиос!» гремел. [178]

О погруженности субъекта в церковные реалии говорят здесь не только общеизвестные понятия и образы (