— Не спорь! — вспыхнула мама, так и не поняв, в чем дело.
Лив уложили в постель, и вскоре пришел врач. Лив привычно протянула руку, чтобы он укрепил электронные присоски. Доктор пощелкал переключателями диагноста, мельком взглянул на девочку и весело улыбнулся.
Папа и мама стояли у него за спиной.
— Все нормально, абсолютно здоровая девочка, — он с треском сдернул присоски и убрал их в ячейки диагноста. — Только ей здесь не следует бегать и прыгать.
— Она у нас никогда не бегает, — с гордостью сказала мама.
— Вне комнат обязательна маска. Всего хорошего. Желаю повидать.
— Что, разве бывают случаи, когда звери не показываются? — спросил папа.
— Бывают, когда людей слишком много. Но сегодня посетителей маловато.
От радости Лив запрыгала в постели.
— Лив! — воскликнула мама. — Ты слышала, что сказал доктор? Сейчас же перестань!
Мама накормила Лив и велела послать. Ее оставили одну. За окном шевелились ветви деревьев, они были с листьями и походили на щупальца Резинового Мутанта, но Лив не было страшно, только слегка тревожно при мысли о том странном мире, который лежит за окном. Потом и тревога исчезла. Кровать успокоительно баюкала, тоненько шипел климатизатор, не хватало лишь Монотонного Рассказчика, но на этот раз Лив уснула и без Рассказчика.
Когда она проснулась, было уже время идти. Их собралось человек двадцать. Лив очутилась в середине, лапа и мама крепко держали ее, за спинами почти ничего не было видно. Потом процессия растянулась. Вел ее человек а фуфайке. Он был без маски, тогда как все остальные были в масках. Лив очень хотелось чуточку приподнять свою маску, чтобы узнать, какой же тут все-таки воздух, но она боялась, да и руки ее были в плену папиных и маминых.
Запахи пробивались сквозь фильтр, они были сумбурные, и впечатления тоже, как это бывает, когда смотришь на ненастроенный экран. Все же Лив заметила удивившую ее несообразность: все, и она сама, шли нормально, а человек в фуфайке едва волочил ноги и все же опережал остальных.
Ее переполняли вопросы, но она не успела ни о чем спросить, потому что человек в фуфайке остановился и сказал: — Пожалуйста, тише. Мы близко, из-за шума они могут не появиться.
«Здесь и так тише тихого!» — удивилась Лив.
— Верно, что они есть только в Заповеднике? — шепотом спросил кто-то.
— Да, мы их сохранили.
— Много ли их у вас?
— Одиннадцать.
— О-о!
— Предупреждаю, они могут появиться не сразу, надо запастись терпением.
Больше вопросов нет? Тогда пошли.
По лицам окружающих было видно, что все взволнованы. Двигались гуськом, молча. Пластиковая дорожка кончилась. Справа и слева в кустах стояли скамеечки. Человек в фуфайке показал жестами: «Садитесь!» Все осторожно расселись.
За кустами оказалась песчаная площадка, песок золотился в косых лучах солнца, но Лив этого не видела, потому что темные очки делали песок коричневым. Площадка находилась на возвышенном месте, за ней открывался вид на туманную равнину и далекие городские массивы. Грязноватый туман делал неразличимыми основания городов, отчего их угловатые вершины тяжеловесно парили и даже как бы покачивались в неустойчивом равновесии.
Оттуда исходил — нет, не шум и не гул, а шорох едва уловимой вибрации, которая освободила Лив от чувства глухоты.
Человек в фуфайке вышел на середину площадки и стал что-то разбрасывать, доставая из карманов. Может быть, от неестественной обстановки Лив показалось, что фигура служителя Заповедника выросла, стала огромной и вместе с тем невесомой. Но вот он окончил свое дело, вернулся и снова стал обыкновенным пожилым человеком с помятым продолговатым лицом и встрепанными волосами.
Люди сидели неподвижно, но площадка оставалась пустой. Все ждали, и Лив тоже, и понемногу сердце девочки учащенно забилось, — она не могла понять, отчего.
Она чуть не вскрикнула, когда в воздухе зашелестели крылья, Стайка птичек пронеслась над людьми, рассыпалась, коснулась земли.
Все оказалось правдой. Около десятка воробьев, забавно подпрыгивая, клевали корм. Ножки у них были тоненькие-тоненькие и сами они были маленькими, должно быть, теплыми комочками. И они не боялись людей, которые сидели неподвижно, с торжественными лицами.
Это было так трогательно, что у Лив на глазах навернулись слезы. Но она почувствовала и гордость — за родителей, за всех взрослых, которые не только создали прекрасные могучие города, но и устроили жизнь маленьких беззащитных птичек.
Глядя на нее сбоку, отец подумал, что они все-таки не зря привезли свою девочку в Заповедник.
