Поездка в Пемполь - [30]

Надо все изменить. Домашнее животное начнет брыкаться. Я восстану, вместо того чтобы кукситься, дожидаясь его. Ведь на заводе я способна противостоять начальству, поднимать дух у отчаявшихся, защищать свои принципы. А дома что же — сдать все позиции? Весь свой боевой задор оставлять за порогом, а переступив его, молча напяливать личину примерной женушки? Об этом не может быть и речи. Где-то я допустила промашку.

Начинаю битву.

Ноги уже промочила. Поднимаю руку, вкладывая в жест всю свою решимость. Надо прежде всего, чтобы тебя заметили.

Останавливается машина. Удача: ее ведет женщина. Сзади куча детишек.

— Вы едете в Сен-Бриё?

— В Пордик. Это вам подходит?

— Да, это меня все-таки к дому приблизит. Спасибо.

— Садитесь. Извините за беспорядок. С ребятишками не наубираешься, хоть каждый день чисти.

И в самом деле, на полу крошки, следы грязи, конфетные обертки. Поношенные сползающие чехлы не скрывают дыр в обивке сиденья и пятен от грязных пальцев.

— Мама, эта дама кто?

Перепачканная шоколадом девчушка приближает ко мне личико и вглядывается.

— Меня зовут Маривон, а тебя?

Она не удостаивает ответом мою улыбку и беспокойно спрашивает:

— Почему дама едет с нами? Ты, мама, ее знаешь?

Старший брат, семи-восьми лет вступает в разговор:

— Это автостоперка. Ее подобрали, чтоб немножко подвезти, у нее нет машины.

— Значит, она едет не к нам?

Я успокаиваю ее:

— Нет, я не к тебе еду. У меня есть свой дом, в который я возвращаюсь.

Мать извиняется:

— Дети не привыкли. Я никогда не подбираю голосующих. Но когда увидела вас под снегом, подумала, что было бы бесчеловечно не остановиться… и потом, женщина не внушает опасений, ей доверяешь.

— Я тоже предпочитаю садиться к женщине. Я не часто езжу автостопом. Но сейчас все очень неудачно сложилось. Я провела день в Пемполе и потеряла там портмоне. Вот почему не смогла вернуться автобусом.

Девчушка совсем разволновалась:

— У тебя нет машины? И портомоне нет — ты, значит, бедная? — Мы обе смеемся: и ее мать, и я.

Совсем крохотный ребенок высовывает голову из коляски-корытца и таращит на меня глаза.

— Мальчик или девочка?

— Мальчик.

— До чего очаровательный малыш!

Что другое скажешь при подобных обстоятельствах? Впереди еще несколько километров совместной езды, надо как-то поддерживать разговор.

— Сколько ему лет?

— Два дня назад исполнилось пятнадцать месяцев.

— Забавные они в этом возрасте, открывают для себя мир.

Вообще-то они отвратительны — плаксивые, за все хватаются.

— У вас есть дети?

— Да, мальчик четырех лет.

Это нас с тобой, голубушка, не молодит!

Воцаряется молчание. Часы на приборной доске показывают почти пять.

На заводе сейчас давка возле немногочисленных умывальников. Мои товарки, заканчивая рабочий день, хохочут и брызгаются. Чтобы отмыть руки, требуется не менее десяти минут. Некоторые приносят из дому мыло, рукавичку и начинают тереть, прежде чем дойдет их очередь до вытекающей из умывальника тоненькой струйки то холодной воды, то чуть ли не кипятка. «Эта банда подлецов могла бы все же прибавить хоть один умывальник и отрегулировать температуру воды». С годами на подобной работе мозоли твердеют, кожа сморщивается, и пальцы неизбежно деформируются.

«Чего же ты ожидала, старушка, такова жизнь артистки, полная превратностей судьбы!»

Вымыв руки и сходив напоследок в уборную, возвращаемся на свое рабочее место и ждем звонка.

— Последние секунды — самые долгие.

— Черт побери, отстают они, что ли, эти дерьмовые часы!

— Может, звонок испортился. Но не торчать же нам здесь до ночи.

— Идемте, девушки, чего ждать. Дело не в скуке, но дома-то тоже ведь работенка ждет.

— Не дури, шеф стоит посреди цеха и наблюдает за нами своими мерзкими арахисовыми глазами.

— Ну и вредина! Уверена, что уже минуты две шестого.

Срываемся с места всегда за несколько секунд до звонка.

Шеф все испробовал, чтобы призвать нас к порядку. Угрозы, разглагольствования об ответственности, педагогические наставления вроде: «Не ведите себя как дети». Бесполезно: за тридцать секунд до пяти часов никого уже нет.

Я опять вступаю в разговор:

— Вы не работаете? То есть я хотела сказать, вы заняты только своим домом?

— Да, я сижу дома, а вы?

— Нет, я работаю на заводе. Не сегодня, но обычно в это вот время я еще на заводе. Вам нравится сидеть дома и заниматься ребятишками?

— День на день не приходится. С тремя маленькими детьми очень много хлопот. Муж мне совсем не помогает. Подруги у меня нет. Часто бывает скучно. А вам нравится ходить на работу?

— Тоже день на день не приходится.

Завод не может нравиться. Его кое-как терпят. Некоторые не выдерживают и быстро надламываются; молодежь часто сбегает через два-три месяца, а старики старожилы спиваются, алкоголь начисто сжигает им рассудок и здоровье.

Однажды в цехе появилась девица. Ее внешность никак не соответствовала заводу. Она начала работать на монтажном конвейере неподалеку от меня. Волосы у нее были чересчур черные для натуральных, густо положенный на лицо тон придавал коже необычайную матовость, а губы прямо пламенели. Ресницы необыкновенной длины — явно накладные, веки обведены ярко-синей краской. Ногти тоже накладные, густо-вишневые, на щеках цвели розы, а при каждом движении от нее исходил удушающий запах крепких духов, под стать всему остальному.