Поездка в Египет - [19]
А теперь разве я наяву гуляю по этому очарованному саду? Давно ли бежал я вприпрыжку, навстречу неугомонному тысячеголовому чудовищу, грозившему унести и раздавить меня. Вокруг все дышит покоем и негой; лист не шелохнет на деревьях; возле искусственной пещеры бабочки лениво перепархивают с камня на камень; другие уснули, лаская крылышками цветы: над водою склонилась плакучая ива, и по пруду, словно влюбленные, задумчиво плавают лебеди.
Однако есть дневная пера, когда человеку и в самом чудном крае, при самых высоких эстетических наслаждениях, хочется завтракать. Проснувшись от поэтического забытья, я направляюсь домой.
В Каире завтрак, обыкновенно слишком сытный, подается в час, и до обеда, в восемь часов, успеваешь, заменив осла извозчичьею коляской, сделать одну из стереотипных загородных поездок.
Характер здешних извозчиков можно очертить двумя словами: они — те же ослятники, иначе великие негодяи, и плохо приходилось бы иностранцам, если б для езды— как по городу, так и за городом — не было установлено подробной таксы.
Прогулка возбуждает аппетит, и по возвращении обед кажется весьма вкусным; впрочем Аббат, несмотря на свое внешнее убожество, славится отличною кухней.
Вечер я провожу в одном из театров, — в «Итальянской опере» или во «Французской комедии». Играют в них поочередно: один день дается опера или балет, на следующий — драматическое представление и т. д. Цены местам довольно умеренные (кресло первого ряда в «оперу» стоить десять франков, в «комедию»- пять).
Здешние театры нужно причислить к первостепенным: Аида, которую Верди написал для хедива, идет в Каире лучше чем где-либо; Офенбаховские и Лекоковские оперетты обставлены во всех отношениях превосходно, — костюмы свежи, декорации художественны, певцы и в особенности певицы сделали бы честь любой столичной сцене;—только в комедии игра актеров могла бы иметь более французской живости и грации. Я чаще бываю в опере и сижу до тех пор, пока не опустится в конечный раз эмблематический занавес.
Кстати о занавесе. Кисть живописца изобразила на нем состояние современного Египта: полуголые феллахи строят под руководством муз новый Парфенон; на ступенях его возлегает Феб, вдали пирамиды и мечеть, прикрытая кактусами.
— Это вовсе не Феб, это портрет, говорил мне однажды генерал Федоров: вглядитесь хорошенько; не узнаете? так и читаешь на его лице: «сниму последнюю рубашку с подданного, чтобы в Египте пощеголять европейскою цивилизацией…»
Представление кончается поздно, — иногда во втором часу.
Нехотя иду я обратно в гостиницу. Над городом волшебно светит луна, и серебряная пыль прозрачным туманом висит в воздухе. Пальмы, поднявшись еще выше к небу, дремлют в ночном безветрии. Затих грохот разъезда карет; по сонным улицам, еле звеня бубенчиками, проходит лишь запоздалый караван: Арабы, укутанные с головою в бурнусы, мерно покачиваются на высоких седлах.
И как резкий разлад доносится откуда-то напев:
Дома охватит меня слабый, оранжерейный запах гари и глины. В комнатке моей так тесно, что приходится шагать через открытые саквояжи. Ведя жизнь перелетной птицы, я по мере надобности достаю из них белье и платье, но не разбираюсь окончательно; знаю, что на дне уложены черные мысли, беспокойства, скука и те мелкие заботы и хлопоты, которые неприметно отравляют жизнь. Впрочем до полной раскладки далеко; много светлых дней впереди, — и я сплю сном ребенка, пока не разбудят меня, прокравшись сквозь кисею по юга, лучи восходящего солнца… Лишь бы ночью за стеною не кашлял Швейцарец.
В Каире я посетил цитадель, мечети Гасан и Эль-Азар, гробницы Халифов, молельню воющих дервишей, Ниломер, коптскую церковь Абу-Сиргэ, Эль-Амр, Булак и хедивские конюшни.
Хотя для проверки объяснений, за которыми Тольби не лазил в карман, мне и случаюсь перелистывать Murray, но из боязни, чтобы настоящие беглые наброски сами не разрослась в скучный Путеводитель, я, при описании поименованных мест, ограничусь, насколько возможно, личными впечатлениями.
Цитадель расположена на холме в восточной части города; сюда ездят смотреть «Мехмеда-Али», «колодезь Иосифа» и «Скачок мамелюка.»
Построенная по образцу стамбульских мечетей, — с высокими минаретами, — мечеть Мехмеда-Али так же хороша, как ее оригиналы; внутри своды, поддержанные четырьмя столпами, пестреют арабесками и яркими стеклами окон.
«Колодезь Иосифа» существует с незапамятных времен. В XII веке основатель цитадель, Селлах-Эддин Юссуф, очистил его от песку и оставил ему свое имя (Юссуф-Иосиф). Тольби однако полагает, что колодезь получил название от Иосифа Прекрасного, которому будто бы служил темницею.
Кругом стенок, в земле, прорыт до самого дна спиральный ход, по которому в старину вывозили на быках воду. Теперь ее добывают несколько иначе: быки вращают над колодцем большое колесо: на его обводе надето достающее до низу ожерелье кувшинов, обернутых горлышками в ту сторону, куда колесо вертится; таким] образом, нижний кувшин на глубине сорока сажень черпает воду, в то время как верхний, над землею, выливается в подставленный желоб. Подобный способ качания распространен во всем Египте.
