Поэты пушкинской поры - [5]

Приподнятое настроение, жизнелюбие, восторженное состояние души выразилось в поэтической речи Языкова торжественно и вместе с тем естественно. Это происходит потому, что восторг вызывают у Языкова любые предметы – «высокие» и «низкие» с точки зрения классицизма. Поэтический восторг Языкова «заземлен», лишен величавости, одического «парения» и выступает естественным чувством свободной личности. Отсюда понятно, что центральные жанры языковской лирики – гимн и дифирамб. При этом любой жанр – песня и элегия, романс и послание – могут стать у Языкова гимном и дифирамбом, потому что в них преобладает состояние восторга. Таким путем Языков достигает свободы от «правил» классицизма. Всем этим поэт обязан эпохе романтизма.

Для того чтобы выразить романтическую свободу как восторг души, Языкову необходимо было виртуозно овладеть стихом и стилем. И тут учителем Языкова был Пушкин. Языков довел поэтическую стилистику, выработанную Пушкиным, и ямбический размер до предельного совершенства. Стихи Языкова льются безостановочно, им нет преград, они не встречают препятствий. Стихотворения формально настолько совершенны, что слова льнут друг к другу. Стих полностью подвластен поэту, который овладел стихотворным периодом и, казалось, может длить его без конца. Например, в послании «Д.В. Давыдову» каждая строфа состоит либо из одних восклицательных и вопросительных предложений, либо из одного предложения:

Пламень в небо упирая.

Лют пожар Москвы ревет;

Златоглавая, святая,

Ты ли гибнешь? Русь, вперед!

Громче буря истребленья,

Крепче смелый ей отпор!

Это жертвенник спасенья,

Это пламень очищенья,

Это Фениксов костер!

Главные достижения Языкова связаны с жанрами элегий и посланий. В них поэт создает образ мыслящего студента, который предпочитает свободу чувств и вольное поведение принятым в казенном обществе нормам поведения, религиозным запретам и официальной морали. Разгульное молодечество, кипение юных сил, «студентский» задор, смелая шутка, избыток и буйство чувств – все это было, конечно, открытым вызовом обществу, которое крепко опутало личность целой системой условных правил поведения. Языков не находил, как и другие передовые дворяне, душевного простора. Ему было душно в атмосфере российской действительности, и этот естественный протест юной души вылился в своеобразной форме студенческих пирушек, в независимости мыслей и чувств, в ликующем гимне свободной жизни, в прославлении ее чувственных радостей, живом и непосредственном приятии бытия. В этом «студентском» упоении жизнью, в громкой похвальбе, в богатырском размахе чувств слышалось не бездумное веселье, а искреннее наслаждение молодостью, здоровьем, свободой. Здесь человек был сам собой, каков он есть по своей природе, без чинов и званий, отличий и титулов. Он представал целостным и гармоничным, в единстве чувств и мыслей. Ему были доступны и переживания любви, природы, искусства, и высокие гражданские чувства. В знаменитом цикле «Песни» Языков славит свободные устремления «студента»:

Свободой жизнь его красна,

Ее питомец просвещенный —

Он капли милого вина

Не даст за скипетры вселенной!

То, что в поэзии XVIII в. представлялось «низкими» темами и вызывало «низкие» чувства и слова, в лирике Языкова возвысилось: у него «арфа» соседствует с «кружкой», святыми словами названы «пей и пой». Вера в свободу у Языкова никогда не исчезает. Силе стихии, роковой, изменчивой, коварной, превратной, поэт противопоставляет силу души, твердость духа, личную волю. В знаменитом стихотворении «Пловец» («Нелюдимо наше море…») слышатся уверенность, бодрость и крепость:

Смело, братья! Ветром полный

Парус мой направил я:

Полетит на скользки волны

Быстрокрылая ладья!

Так жанр элегии у Языкова неизмеримо расширяется и включает разнообразные мотивы – гражданские, элегические; разнообразные интонации – грустные, иронические, торжественные; разнообразные стилевые пласты – от высоких слов до разговорных и просторечных. Самые простые слова могут звучать торжественно, а высокие – шутливо и весело. Эта свобода поэтической речи воплощает вольную душу и передает ощущение широты, размаха, удали, которая восторженно прославляется.

Доказательством всему этому служат смелость и неистощимость Языкова в оживлении поэтического словаря. В стихотворении «К халату» луна для него «ночного неба президент». Он может сказать: «очам возмутительным», «с природою пылкою», «с дешевой красой», «откровенное вино». Для усиления чувств, для передачи избытка волнующих его переживаний он нагнетает сравнения, используя анафорические обороты:

Как эта ночь, стыдлив и томен

Очаровательный твой взор;

Как эта ночь, прелестно темен

С тобою нежный разговор.

Он может повторить поэтические формы внутри стиха: «Ты вся мила, ты вся прекрасна!» Так в самом стихе, в поэтической речи прямо выражался живой восторг перед чувственной прелестью жизни, перед ее стремительным неостановимым потоком. Стих Языкова непосредственно выливал радость души, ее разгул, ее ширь, размах и богатырство, которые испытывала жаждавшая воли личность.

Бывает, однако, и так, что легкость поэтического выражения не гармонирует с глубиной мысли, которая часто обманчива содержательно: нередко из-под пера Языкова появлялись и легковесные произведения. Достигнув формального совершенства в стихе и лирической речи, поэт остановился, перестал развивать свой талант. К тому же легкий, подвижный, летучий, быстрый стих освоили и другие поэты. Он стал привычным, примелькался. А смелое словоупотребление уже воспринималось как норма. Время обгоняло Языкова.