Поэтическое искусство Мандельштама - [22]

«С кем же говорит поэт? Вопрос мучительный и всегда современный… У каждого человека есть друзья. Почему бы поэту не обратиться к друзьям, к естественно близким ему людям? Мореплаватель в критическую минуту бросает в воды океана запечатанную бутылку с именем своим и описанием своей судьбы. Спустя долгие годы… я нахожу ее … прочитываю письмо… Я в праве был сделать это… Письмо … адресовано тому, кто его найдет… Нашел я. Значит я и есть таинственный адресат». Мандельштам не представлял себе «лирики без диалога», но в обращении к «конкретному читателю» он видел «скучное перешептывание с соседом». Только в «обмене сигналами» с неизвестным другом видел поэт задачу, достойную лирики, уважающей собеседника и сознающей свою беспричинную правоту.[148]

Найти этих собеседников среди поэтов означает решить вопрос о влиянии Мандельштама на русскую поэзию, что ныне преждевременно и невозможно. Мы можем отметить отдельные черты влияния Мандельштама у Б. Слуцкого в Советском Союзе и у Моршена в эмиграции. Влияние Мандельштама на русскую поэзию еще только начинается. В Советском Союзе оно затруднено отсутствием новых изданий его произведений. Познакомившись с содержанием «Воронежских тетрадей», некоторые знатоки и любители поэзии Мандельштама заговорили о «снижении уровня» его творчества под влиянием травли, а может быть и уже надвигавшегося безумия. В действительности «Воронежские тетради» не дают повода для подобного суждения. В нескольких отдельных случаях авторство Мандельштама может быть поставлено под вопрос, но большинство стихотворений не только действительно принадлежит его перу, но и вовсе не является второсортной частью его творчества. Некоторые из последних произведений Мандельштама, как, например, «Есть женщины сырой земле родные…», «Скажи мне, чертежник пространства…» или «В игольчатых чумных бокалах…»[149] могли бы войти в «Tristia», не нарушив цельности этого цикла, настолько хорошо сохранилось в них все характерное, классически-мандельштамовское. Стилистические погрешности в ряде стихотворений, опубликованных в «Воздушных путях», настолько явно объясняются ошибкой переписчика, что лучше было бы рискнуть исправить самые грубые из них, вроде «И Моцарт на воде и Шуберт в птичьем гаме»,[150] в котором автоматически переставлены имена композиторов. В других случаях имеет место недоработка, но не как результат потери безупречного поэтического чувства, а просто из-за того, что поэт не успел их отшлифовать, не хватило жизни. Значительное изменение применяемых поэтом художественных средств не следует относить к ухудшениям. Вполне понятно, что читателю тяжело расставаться с любимым и привычным «серебряным голосом», но следует признать, что «медный колокол» последнего периода один способен передать ужасное состояние душ, находящихся «под временным небом чистилища». Адамович замечает, что в последний период творчества Мандельштам вырос как поэт. Действительно, вряд ли возможно считать неплодотворным период, когда создавались такие шедевры, как хотя бы «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма», «Что делать нам с убитостью равнин» или «Я скажу тебе начерно — шопотом».[151]

Раз осознав величие того «немногого», что создал Мандельштам, современник или потомок, тот собеседник, о котором поэт так много думал и писал, стоит перед его творчеством с тем же душевным трепетом, с каким сам поэт стоял когда-то перед каким-либо величественным античным зданием, оставшимся недостроенным на рубеже эпох. Трагическая параллель судьбы Мандельштама к судьбе его любимого поэта Овидия не может не волновать собеседника. «Кому мог помешать этот поэт с хилым телом и с той музыкой стиха, которая заполняет ночи?» — спрашивает с необычайно искренней болью обычно суетный Эренбург в своих воспоминаниях «Люди, годы, жизнь».[152] Мудрый Мандельштам ответил ему заранее в статье «Слово и культура»: «Все другие различия и противоположности бледнеют перед разделением ныне людей на друзей и врагов слова. Подлинно агнцы и козлища. Я чувствую почти физически нечистый козлиный дух, идущий от врагов слова».[153]

Друзья слова не могут воскресить Осипа Мандельштама, но они призваны раскрыть запечатанный сосуд и воздать должное неувядающей, вечной красоте творчества великого поэта.

* * *

Бушман, Ирина Николаевна, род. в 1921 г. Литературный критик, историк литературы, писательница. Сотрудничает с Институтом по изучению СССР.