Поэмы и стихотворения - [24]

Уловка делает упавшей честь!

Она в траве лежит, как бы убита,

Пока в нее любимым жизнь не влита.

Он теребит ей щеки, губы, нос,

Сгибает пальцы, пульс ей крепко давит;

Так зло, которое он ей нанес,

Он думает, хоть чем-нибудь исправит,

И вот целует; век бы ей лежать,

Лишь продолжал бы милый целовать.

В день превратилась ночь ее страданья.

Двух дивных окон показался свет;

Так солнце в свежей прелести сиянья,

Мир оживляя, утру шлет привет;

И как светило небо озаряет,

Так взор очей лицо ей освещает:

Лучи их на него устремлены,

Как если б свет оттуда почерпали.

Не будь его глаза омрачены,

Четыре светоча все б осияли;

Ее глаза, сквозь слезы бросив взгляд,

Как месяц, видный в водах, свет струят.

"О, где я? На земле ли, — вопрошает, —

Иль в небе? В океане иль в огне?

Который час? День, ночь ли наступает?

Сладка мне смерть иль жизнь желанна мне?

Вот я жила, — и смертно жизнь томила,

Вот умерла, — и жизнью смерть пленила.

"О, ты убил меня; убей опять:

Твоим жестоким сердцем взгляды были

Научены так дерзко презирать,

Что сердце бедное мое убили.

Не наступил бы день для глаз моих,

Когда б не жалость нежных губ твоих.

"Друг друга пусть за это врачеванье

Целуют век они! Пусть навсегда

Изгонит прочь их свежее дыханье

Заразы дух в тревожные года!

Чтоб звездочет, предрекший смерть, прибавил:

Дыханьем мир ты от чумы избавил.

"Чтоб чистых губ вновь сладкую печать

Мои познали губы, что устрою

За сделку я? Могу себя продать,

Чтоб ты купил и пользовался мною,

Для верности печаткою ручной

Отметив рот сургучно-красный мой.

"Дай поцелуев тысячу в уплату

За сердце мне, по одному платя.

Что десять сотен создают за трату?

Их долго ль дать, мгновенно их сочтя?

А если неоплата долг удвоит,

И двадцать сотен дать тебе что стоит?"

"Царица, — говорит он, — не спеши

Меня узнать, — я сам себя не знаю.

Моим летам причуды припиши:

Рыбак щадит рыбешек мелких стаю;

На ветке держится зеленый плод, —

Невкусен он; созрев, он упадет.

"Вот утешитель мировой устало,

Придя на запад, завершил свой труд.

Вещает ночь сова, уж поздно стало;

Стада и птицы свой нашли приют.

Нам тучи, неба затмевая очи,

Велят расстаться, молвив "доброй ночи".

"Сказать и внять мне "доброй ночи" дай,

И поцелуй твои излечит муки".

Он слышит "доброй ночи", но "прощай"

Еще не молвил, как, в залог разлуки,

Она его за шею обняла,

Слив лица их, как бы сплотив тела.

Он, задыхаясь, рвется, отнимая

Живую влагу алых губ своих,

Чей дивный вкус, уста ей пресыщая,

Все ж утолить не может жажду их.

Она, слабея, он, поддавшись силе,

Они упали (губы слиты были).

Любовь спешит добычу захватить

И поглощает, все не насыщаясь;

Его уста должны ей дань платить,

Устам победоносным покоряясь,

Чья хищность цену дани подняла

И влагу уст его всю испила.

Вкусив добычи, с яростью несытой

Спешит Венера на нее напасть;

Ее лицо испариной покрыто,

В ней кровь кипит, и дерзостная страсть,

В ней пробуждая смелость, гонит разом

Стыда румянец чистый, честь и разум.

Измучен, ослабев, разгорячен,

Он, как ребенок, лаской усмиренный,

Иль как олень, что травлей изнурен,

Подобно дикой птице прирученной,

Покорен ей, она ж спешит все брать,

Что может, но не все, что хочет взять.

Как воск ни заморозь — при нагреванье

Давленьям легким не поддастся ль он?

Превозмогает трудности дерзанье,

В любви особенно, и кто влюблен,

Как бледнолицый трус не ослабеет:

Чем цель трудней, тем больше страсть смелеет.

Лишь отступись от хмурого она,

Не опьяняться б ей его летами;

Любовь бежать от гнева не должна:

Срывают розу, хоть она с шипами;

Сорвет запоры страсть, будь красота

И за семью замками заперта.

Удерживать глупца, который молит

Пустить его, ей жалость не велит;

Она его уж больше не неволит,

Но просит, — сердце ей пусть он хранит,

Которое, как в том она клянется

Амура луком, в нем отныне бьется.

"Мой мальчик, — молвит, — в эту ночь глазам

Больное сердце бдеть велит до света.

Удастся ль завтра повстречаться нам?

Удастся, да? Ты обещаешь это?"

Он отвечает: нет, друзьями он

Охотиться на вепря приглашен.

"На вепря!" — молвит, бледностью покрыта,

Венера, словно роза полотном;

И вот уж шея отрока обвита

Дрожащих в страхе рук ее ярмом;

И падает, держа его за шею,

Он — к ней на сердце, увлеченный ею.

Любви арена ей теперь дана,

А он — верхом, как перед жаркой схваткой;

Но что бы ни придумала она,

Не хочет править он своей лошадкой.

Танталу мук таких, как ей, не знать:

Попав в Элизий, счастья не вкушать!

Как бедных птиц обманутая стая,

На виноград рисованный слетясь,

Взор пресыщает, зоб не набивая,

Томилась так она, не насладясь;

И поцелуями его покрыла,

Разжечь стараясь в нем хоть искру пыла.

Но тщетно: к ней безжалостна судьба;

Испробовано все, что выполнимо;

Достойна лучшего ее мольба;

Она Любовь — и любит, нелюбима!

Он говорит: "Ты жмешь меня; пусти;

Напрасно мне ты не даешь уйти".

"Ушел бы раньше ты, когда б о звере

Не помянул ты, — молвила она. —

О, берегись! Опасность в полной мере

Не сознаешь ты, целясь в кабана:

Как бы мясник какой-то кровожадный,

Клыки он вечно точит, беспощадный.

"Как боевой доспех, на страх врагам,

Щетина выгнутый хребет покрыла;

Глаза горят, подобно светлякам;

Могилы всюду вырывает рыло.

Все сокрушая на пути своем,

Кого толкнет он, тот убит клыком.

"Бокам мускулистым, в щетине щеткой,