Поэма событий - [2]

Седое и серое, как «Русские Ведомости»,

Вывешено праздничным флагом небо.

А где-то в лабиринтах косящих предместий

Ветер проносит чей-то неуместный плачь

О кем-то когда-то и где-то забытой невесте

В осеннем молчаньи пустеющих дач.

А с экранов кинемо и столбцов набора

Не устало глядеться известье,

Орущее в треск разрушенных ветром заборов

В косящих лабиринтах предместий…

Ах сегодня только пополудни

Вышли утренние газеты.

Что из того, что одеты в ночную мглу дни,

Перегнувшиеся, как изображение Z'a?

Глава III. Она

Как Прекрасной Даме дни

Посвящали поэты и любовники,

Тебе рожденной в ликующем пламени

В багряных ранах, как куст шиповника,

Тебе одной — газетную истину

Поворачивая, как кули на кранах,

Где-то в южных морях затерянной пристани

Слепящимся глазом на брызжущих ранах

В громаде черной глухой бессонницы

Ты разрубила дыханье артерий

Разящим летом гремящей конницы

Громовым кашлем артиллерии,

Над телом Польш и Бельгий элегию вымыслов

Одела в лохмотья газетных сенсаций

И за земною осью вынесла

Вращенье судеб двенадцати наши…

Шлешь ли умерших в волны лазури

Полк за полком… и сколько?

Ты разбила хрустальное имя «Юрий»

Дымом орудий на тысячу осколков.

Ах, в каждом осколке, как иголка боли,

Жалобные ручонки, из моря просящиеся на сушу,

И не довольно, не довольно, что раскололи

Хрустальное имя, мою бедную душу.

Глава IV. Дышат убитые… [1]

Дышат убитые. В восторге трепетном

Мертвые на полях сражений поднимут головы,

Когда багровое солнце слепить нам

Память из олова темного и тяжелого.

День за днем измученно сгорит Вам

Весь в пене жестоким посылом трясущейся лошади.

Эти простые слова, как молитву,

В губы растрескавшиеся вложите:

  Как не касаться кубка пыток[2]

  Губами жаждующими губ, —

  Простых речей неясный свиток,

  Упавший на остывший труп.

  Когда никто не потревожит

  Истончившийся белый лоб,

  Тяжелый вздох к Престолу Божью

  Сошел покорно в белый гроб.

  Ведь это было, это снилось,

  Ведь этим кто то где то жил,

  И вот Архангел левый клирос

  Крылом волнующим прикрыл.

  В дрожаньи пенья это-ль снится,

  Что не вернется, нет? И пусть

  В полуопущенных ресницах

  Не умерла былая грусть

  Лениво бросит взор усталый,

  Когда, открыв бескровье ран,

  Седое утро умирало,

  Вцепившись судоржно в туман.

  Казалось: тусклый свет не брызнет

  В решетки окон расписных,

  А хор о теле бедной жизни

  Тянул рассвету бледный стих.

Это Вам в сумраке отходящего поезда

Девушка рыданья повесила, как крестик,

Мне холодно, холодно, и от холода боязно

Умереть теперь с Вами не вместе.

Это кто то теплое слово, как ласку,

Как ласку, приготовил к зимней стуже

И грустить об одном,

Что сердце всегда попросится в сказку,

Что сердцу захочется холода, холода октябрьской лужи,

Лужи с хрустальным и звонким льдом.

Глава V [3]

У меня — глаза, как будто в озере

Утопилась девушка, не пожелавшая стать матерью,

Это мои последние козыри

У жизни стелющейся белоснежной скатертью.

Над облитыми горечью троттуарными плитами

Грусть, как в оправу, вложу в истомленный взор

Я, бесстрастно смотревший в тоскою залитые

Глаза, зеркала осенних озер,

Я, прошедший сквозь пламя июлей

Тысячей горящих любовей,

Сегодня никну в рассветном тюле

Бесстрастным током холодной крови.

Я где-то рудой раскаленной из горна

Текущий тяжко медный закат,

Запекшийся кровью багряной и черной

Выстроил сотни хрустальных палат,

Залил бриллианты текучего глетчера.

Дробящийся в гранях алмазный свет,

Девятнадцать исполнилось лет вчера,

А сегодня их уже нет.

Над смертью бесстрастные, тонкие стебли,

Как лилии, памяти узкие руки,

А день извиваясь треплет и треплет

Над городом знамя столетнее скуки,

И в шепоте крыльев ее алтарями победе

Души сложили усталые все мы,

Как из своих и заботливо-скрытых трагедий

Открытые каждому и миру поэмы.

Вам, мертвому, как живому,

Памяти Ваших тонких изысканных рук

Сложу в печали померкшую днями истому

В тревоге родившихся мук.

Я нашепчу словами нежнейшими

Вам о том, как в вечерней комнате

Тихие шорохи кажутся гейшами

Только вспомните, вспомните.

Вспомните, сложен как

С кожей лепестками полураскрытых роз

Ваш единственный, милый Боженька

В ризе улыбок и слез,

Вспомните, как слова похожие

На глаза грустящих и забытых невест,

Падают и падают, как жемчужины к подножию,

Где воздвигнут грядущих распятий крест.

Вспомните! Вы ведь не умерли!

Каждую ночь, — ведь это же Вы, —

Спускается ангел в снов моих сумерки

С лучистым взором из синевы.

Умру молодой или старый, —

Последнее на земле этот взор.

Ах, не обрызгивать, не обрызгивать больше троттуары

Как росой, хрустальным звяканьем шпор.

Глава VI и последняя. Последнее

Солнце, обошедшее миллиард и больше

Раз землю, посмотри, —

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

По минутам, как по ступеням

Сходят молитвы с усталых губ.

Это в них . . . . . . . . души весенним

Дыханьем ангелы вложат и сберегут.

Я сердцу усталому окунаться в сказки,

Как в невиданный и желанный сон,

Только одно, одно — скорее бы пасха

Такой хрустальный, словно вымытый солнцем звон

И это последнее, последнее, —

Больше уже не мы, а кто?

За весенней . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Все, все умерли,—

И вот он обходить по голой земле,

Кутаясь в свой — не дьявольский юмор ли?—