Поединок. Выпуск 8 - [74]
В кабинете Туана Уоррелу промыли рану, забинтовали голову. Рана оказалась неглубокой, просто сильный удар оглушил полковника. Через полчаса в кабинет Туана вошел его адъютант.
— Ну что? — нетерпеливо спросил Уоррел.
— Лейтенанта не могут найти.
— А девчонка?
— Куда-то ушла вместе с матерью. У дома оставлен наряд полиции.
— Проклятье! — снова выругался Уоррел.
— Господин майор, — обратился адъютант к своему шефу, — арестованного уже давно привели. Но вы сегодня, наверное, не будете его допрашивать? Я распоряжусь, чтобы его отправили обратно.
— Хоанг? — спросил Уоррел у Туана.
Тот кивнул.
— Давайте его сюда. Это наш единственный шанс. Он должен заговорить. Вы слышите, майор? Должен!
— Можете не сомневаться, господин Уоррел, — заверил полковника Туан, — я развяжу ему язык.
Два охранника ввели в кабинет Хоанга. Он был в наручниках, в разорванной рубашке, с кровоподтеками на лице. Уоррел поднялся, подошел к Хоангу и с размаху ударил его кулаком в переносицу.
— Ты... ты... — с ненавистью проговорил он. — Чем ты взял его?! Чем?
Хоанг усмехнулся:
— У вас, кажется, сильно испорчено настроение, господин Уоррел?
— Почему он сделал то, что ты захотел?! Почему он сделал это?
— Значит, у самого Виена спросить не удалось?! — глаза Хоанга радостно засветились. — Почему? Виен как-то сказал мне, что вы очень красиво рассуждали о «запретном городе» вьетнамской души. Вы считали, что проникли в него. Увы! «Запретный город» вьетнамской души так и не открыл вам своей тайны, господин Уоррел.
ЮЛИЙ ФАЙБЫШЕНКО
ОСАДА
Ночью убили сторожа и ограбили склад потребкооперации.
Утром Гуляев допрашивал заведующего Козаченко.
— Какие товары были на складе? — спросил Гуляев.
— Мануфактура была, — зачастил заведующий, короткопалой рукой теребя лацкан выцветшего пиджака. — Продуктов: воблы — пятьсот фунтов, пряников старых там, подушечек и монпансье. Сахару колотого — шесть мешков, муки двадцать мешков. Как раз позавчера подсчитывали все с исполкомом. Распределяли.
— От исполкома кто был? — спросил Гуляев.
— Костышева и Куценко.
Гуляев кивнул. Куценко — председатель уездного исполкома — был вне подозрения. Вера Костышева — секретарь комсомольской ячейки маслозавода тоже.
— Как вы думаете, знали грабители о том, что хранится на складе? — спросил Гуляев.
Козаченко заморгал глазами:
— Откуда ж мне знать?
— На полках не осталось ни крошки, значит, брали уверенно. Похоже, операция была заранее подготовлена. Кто еще знал о том, сколько товара на складе?
— Сторож знал, — сказал Козаченко, поеживаясь и вжимая подбородок в раскрытый ворот грязной рубахи, — продавец из лавки знал... Завторгом знал...
В ту же секунду дверь распахнулась, и начальник Иншаков ворвался в комнату. Козаченко отпрянул в сторону.
— Ты, — закричал Иншаков. — Ты! Шкура! Стой!
Козаченко стоял, безмолвно моргая.
— Проморгал! — кричал Иншаков. — Шкура! Продал? Ах ты, иуда ты иудейский! Знаешь, что теперь с городом будет? Нет?
Козаченко сделал слабое движение головой, означающее, что не знает.
— Ты ж нас голодной смерти предал, иуда ты! — сказал Иншаков, шагнул к столу и упал на стул. — Подвозу в город нет, — вытирая лоб фуражкой, пояснил он Гуляеву. — Клещ нас только что не вплотную обложил, а конные его у самых окраин шмыгают. А энтот, — он повернулся всем телом к завскладом и махнул рукой. — Катись, гнида!
Козаченко ветром сорвало с места. Хлопнула дверь.
— Ты вот что, Гуляев, — сказал начальник, снова нахлобучивая фуражку на лысину, — ты это дело давай двигай без никаких! Тут ниточка неизвестно куда приведет: то ли это грабеж, то ли политическая провокация. Есть у тебя какие мысли, нет?
— Пока нет, — сказал Гуляев. — Вы б, товарищ начальник, дали мне Клешкова в помощь, тогда бы справились.
— Клешков тоже не доски задом строгает, — сказал начальник, вставая. — Раз велено одному — работай, понимаешь, какое дело, один, ясно?
— Ясно, — сказал Гуляев.
Начальник вышел.
Клешков в это время сидел в горнице маленького, до подоконника вросшего в землю дома и слушал, что говорит Бубнич низкорослому крепкому мужику с широким небритым лицом.
— Положение республики трудное, — гудел глуховатый голос Бубнича, не мне тебя просвещать, Степа, не для того тебя из губернии прислали. В уезде у нас дела неважные. Фактически мы удерживаем только Сухов, да еще в Острянице засел Карпенко.
В горнице стоял застарелый запах сапог и дегтя. Этот уединенный домик, затопленный буйным цветением старого, неухоженного сада, Бубнич давно уже избрал местом конспиративных свиданий.
— Самое же главное, Степа, — медленно произнес Бубнич, — это атаман Клещ. Мы его вначале недооценили. Казался шутом гороховым с его анархией, черным знаменем и грабежами. А тут совсем не шутки. У него сейчас сабель триста. Сил наших еле-еле хватает, чтобы оборонять Сухов. Короче, передай в губернию, что без помощи мы на данном этапе не вытянем.
— Значит, не понял ты мою миссию, Бубнич. В губернию обратно я не собираюсь. Прислан я к тебе в помощь по оперативным делам. Вот это и надобно нам обмудровать. А помощи просить — кого другого найди.
Они молча посмотрели друг на друга.
— Значит, ты — это и есть вся помощь, на какую взошла губерния?
