Поединок. Выпуск 2 - [102]

10

В воскресное утро Воронов решил поработать с бумагами, хотя свободного времени оставалось немного: свидание с Ларисой было назначено на двенадцать. Едва он сел за стол, вошел Стуков. Воронов понял, что надежда поработать тщетна, и, вздохнув, настроился на курортные воспоминания. Но Стуков, поправив очки, словно угадал мысли Алексея.

— Мешать не буду. Немножко в курсе твоих дел. Один дружеский совет — Мишенева надо разрабатывать основательно. И потому я бы на твоем месте прокатился с ним в какой-нибудь город. Во-первых, узнаешь, почем кусок шоферского хлеба. Во-вторых, чем черт не шутит, может быть, сойдешься с Мишеневым поближе — дальняя дорога тому способствует: много разного народа вокруг будет. Глядишь, просочится информация, которой тебе недостает...

— Мишенев считает, что Хромова убрали. А сам еще далеко не чист. Никакого алиби по делу о краже. Только голословное утверждение. Похоже, от своей персоны отвлечь внимание намерен. Так и сказал: «Нынче мое дело вторым стало».

— А если кто-то захочет убрать и Мишенева? — внезапно спросил Стуков.

— Ну, Петрович, так можно договориться и до существования мафии!

— Для существования мафии, — словно читая лекцию, произнес Стуков, — в нашей стране нет социальных корней. А вот три тесно сплотившихся головореза перед угрозой разоблачения могут не одного человека с дороги убрать...

— Преувеличиваешь, — резюмировал Воронов.

Стуков пожал плечами.

— Проповедь в церкви не делает громоотвод над ней бесполезней... Совет дармовой — платить не надо. Следовать тоже... Как знаешь.

— Не обижайся. Ничего-то я не знаю, потому и спорю. Одно, пожалуй, знаю — никогда себе не прощу, что Хромова в тот вечер не выслушал...

— Ладно терзаться угрызениями совести... Вывод сделал, и хорошо. Самокритика чем сильна — у нее слишком много союзников в стане критики.

— Что поделаешь, если моя основная работа — заваливать элементарные дела! Скажи-ка лучше, как отдыхал.

— Ты же поработать пришел в выходной день, а не байки слушать? Твоя Лариса, наверно, тебе живописнее про курорты рассказывала?..

— Фу ты, зануда! Можешь человеку, озабоченному твоим здоровьем, ответить, как ты от-ды-хал? — по слогам протянул Воронов.

— Отменно отдыхал. Отдыхать — не работать. Лучше всего, конечно, в таких отпусках — теплое ласковое море. Загульность курортную не люблю, а вот водичку бархатную очень одобряю. Знаешь, чем старше становлюсь, тем яснее понимаю: если в море не окунулся, в отпуске не побывал.

— От жизни следует требовать услуг по возможностям, а не по нашим желаниям, — согласился Воронов.

Они помолчали. Каждый отчетливо понимал, что разговор об отпуске — так, дань дружеской вежливости. И если они сегодня, в день, когда надлежит отдыхать, пришли сюда, значит, в том есть нужда.

— Ну, что, Алеша, тяжко? — спросил вдруг Стуков, и в тоне его Воронов неожиданно уловил так много общего с голосом матери, спрашивавшей, бывало, когда работал и учился, если не теми же словами, то таким же участливым тоном.

— Тяжко, Петр Петрович. Смерть как не люблю делать ошибки...

— Кто их любит делать? Важнее другое — любишь ли ты их исправлять!

— Я вот тут пытаюсь проецировать кое-что на дело Мамлеева...

Стуков перебил его, даже не дав закончить фразы.

— Это и есть твоя следующая ошибка. Новое дело проецировать непосредственно на старое — самое последнее, что позволительно делать нашему брату. Прямые аналогии противопоказаны. Только опосредствованно, через опыт, через какие-то аналитические формы, — Стуков говорил резко. — Пойми, такая проекция, как шоры для лошадей, — кроме того, чем задался, ничего больше не видишь!

— Признаться честно, — примирительно сказал Воронов, — я и сейчас ничего иного не вижу. Более того, заданности определить не могу. Не улавливаю связи между недостачей Мишенева и смертью Хромова.

— Это тебе хочется, чтобы не было, — и, успокаивающе подняв ладонь, поскольку Воронов хотел возразить, Петр Петрович продолжал: — И это естественно. Но ты, на мой взгляд, должен сейчас сделать главное — собрать максимум информации. И любое сомнение должно быть не более чем проявлением бдительности, иначе оно станет опасным. Скажу по совести, мне очень не нравится смерть Хромова. И не только потому, что по-человечески жалко Василия Петровича, а потому, как уж слишком решительной реакцией на сгустившиеся для кого-то тучки выглядит все это. А коли так, то ветвистый сорняк растет... Логический вывод — много народу, много следят, ищи следы глазом и ухом.

Воронов с интересом смотрел на Стукова, который разговорился с несвойственной ему многословностью. Старший следователь был прав. Алексей и сам осознавал неслучайность смерти Хромова, но боялся признаться себе в этом: сделанная им ошибка росла, будто на дрожжах, и принимала размеры почти катастрофы.

— Смотри, — Стуков неожиданно прервал свой монолог. — Вот схема твоего поиска...

Он взял красный карандаш, и жирная линия легла на лист бумаги.

— Одна точка ясна — это база Дальтранса. Чем дальше от нее, тем труднее. Точка загрузки... Адресов уже много... — Стуков объединил их в большое красное кольцо. — И вот эта прямая. Как ты помнишь, геометрия учит нас, что прямая всего лишь выстроенные точки, числом до бесконечности, — довольно произвольно сформулировал аксиому Стуков. — Где-то в этом море точек и лежит твоя разгадка. Похоже, надо идти методом исключения. Сначала проверь, как разгружают. Предположим, ты это уже знаешь.