Поединок - [12]

Случалось, Аня оставалась одна, тогда ей давали помощницу – малоопытную девушку, окончившую курсы поваров. Девчонки показывали класс. Аня приносила из дома банку сметаны, яйца, квашеную капусту и морковь. Лесорубы расхваливали кулинаров, удивлялись, что компот можно пить по три банки – кружки, что печень по-строгановски мягка и её очень много.

– «Тоськи», а почему так вкусно, что и работать не хочется? – спрашивал пожилой пилоправ Кузьмин. Почему Тоськи? Вы забыл киноленту «Девчата»?

– Ты, что не соображаешь? – говорил хохмач и драчун Мишка Бухарев. – Сегодня старшего повара нет. Вот весь сахар девчата в компот кинули, а домой не повезут.

– Я буду жаловаться, – корчил гримасу звеньевой Бориска Грачёв. – Порции большие. Да ещё и пироги. Тут норму не вытянешь. От такой жрачки в сон кидает.

Иван забрал документы со стола, пахнущего хлоркой. Направился к двери, нахлобучивая шапку. Сестру-хозяйку искали недолго. Иван думал, что придётся разговаривать с полной бабушкой, но встретились с девицей со свёкольными пылающими щеками.

– Сейчас отпущу медикаменты, – сказала бархатным воркующим голоском, – тогда покажу пищеблок.

Иван был в этом блоке, когда подыскивали место, где строить типовое здание. Пищу готовили в щитовом доме. Анечка дрожала от нетерпения и желания приступить к работе. Она уже рисовала себе картину, как начнёт готовить здоровую и целебную еду, от которой больные станут поправляться, с большой скоростью. Иван думал, напугать жену тяжёлым трудом.

Большинство окон снизу заколочены досками. На обледенелых ступенях крыльца Комаров поддержал Аню. Тёмный коридор. Оббитая матрацем дверь не подходила к блоку. Иван с трудом открыл её. Сестра – хозяйка споткнулась на обледенелом полу. В мрачной комнате не белили лет пять. Две маломощный лампочки с трудом разгоняли полумрак. Девочка в замурзанном халате, который был белым в эпоху Хамураппи, чистила картошку. Поздоровались.

– Помыть надо, – сказала строго Анечка, вынимая из пакета свою спецовку. Иван удержал её, подошёл к плите, от которой шли тёплые волны.

– …Не хватит тогда воды, – проговорила девочка – повар с грустью. Как выяснил Иван, жарочные шкафы давно погорели, овощечистка – в проекте, электромясорубка ремонтировалась. К одному из столов прикреплена домашняя шнековая измельчалка мяса, именуемая, – мясорубкой.

– У нас не ресторан, – повторяя чьи-то слова, говорила сестра – хозяйка. – Продукты свежие. Сразу идут в закладку. Меню простое – протёртые супы, жидкие каши. Иногда делаем салаты и винегреты. Прежняя повар по праздникам баловала биточками. Тая не успевает одна. Вот построим кухню, купят оборудование.

– Ваня, попробую, – умоляюще, проговорила Аня, видя, как мучается девочка, орудуя большим тупым ножом. Картофелина несколько раз падала на пол. Девочка поднимала её и пыталась тонко срезать шкурку, но пальчики замёрзли. Не получалось. Иван подошёл к крану над плитой, хотя по наледи на ступенях, на половицах коридора можно понять, что воды нет, поэтому картошку чистит повар не мытую. Он представил, как его женушка носит воду по обледенелым ступеням, по тёмному коридору, наполняет огромные кастрюляки. Покрутив кран, коснулся батареи отопления.

– Отключили. Где-то порыв, а найти не могут. От плиты всегда тепло. Она же электрическая…

– Зато спина мёрзнет, – сказал зло Иван, качая головой. – Такие условия труда, и крошечная зарплата. На греческой галере у рабов условия были приличнее. …Не был я там по счастливой случайности, но это, издевательство над живыми поварами.

– Иногда воду носят больные, – сказала тихо девочка-повар.

– Им нельзя на кухню, – недоумевала, Анечка.

– Иногда просим дворника. Когда у него нет работы…

– Тут должно работать четыре человека. Диетический стол. Общий стол. Детское отделение, родильное…

– Ну. …Да, – сказала сестра-хозяйка и её щечки просто запылали огнём. – Работали трое. Дочь хирурга уехала сдавать сессию. Старший повар заболела. А главный – на пенсию ушла.

– В лесу готовили на сорок-пятьдесят человек, но только обед, а здесь… всё иначе. Ваня, я хочу попробовать, наморщила брови Аня. – Скучно дома.

Следующее утро начали Комаровы в полчетвёртого. Аня должна прибыть на рабочее место в четыре. Разыгрался буран. Добрели до больницы. Чернильный мрак разбивал свет из окон родильного отделения, где работа шла круглосуточно. Аня открыла замок, включила плиту. Хлопнула дверь.

– Иди, Ваня, Тая пришла. Разберёмся. Вода есть в кастрюле, молоко есть. Будем варить пшённую кашу. Начну перебирать.

Аня пришла поздно, принялась варить рассольник. Иван пытался отговорить, предлагал отдохнуть…

– У нас пироги остались. Сначала прикончим то, что наготовила в воскресение, – упрашивал жену.

Неделя тянулась, как молочный кисель. Комаров не высыпался. Строители подтрунивали незлобно, говоря о превратности семейной жизни. Иван объяснял, что жена устроилась в столовую поликлиники, приходится носить воду и продукты. Это еще больше почему-то веселило строителей.

Заканчивалась Аничкина первая трудовая неделя. Иван выбирал подходящий момент, чтобы поставить вопрос, что называется, ребром, или на ребро. Это выражение, вероятно, связано с рёбрами Адама. Подходящего момента не подворачивалось. Аня пришла домой обиженная и грустная. «Ваня, а в той смене – трое. Мы и полы моем… и посуду. По отделениям носим кастрюли с борщом и кашей. Хлеб приходится резать самим. Странно как-то. Больше не пойду. Больных жалко. Они очень довольны нашими обедами, – сказала Аня, опуская плечи. – Устала».