Поединок крысы с мечтой - [16]
Имя Роба Магрегора (или Мак-Грегора – в двух разных местах книги написание различно) до сих пор не было знакомо автору этих строк. Вполне вероятно, что мистер Роб – самый натуральный американец, журналист, публицист и сотрудник «Лукасфильма». Есть небольшой шанс, что Робби – отчасти и наш соотечественник, и одно из желаний книжного Инди («с каким удовольствием он бы съездил кулаком по холеной физиономии члена парламента!») возникло не без влияния нашего ТВ. Но, право же, нет принципиальной разницы в том, где родился приквел – на берегах Москва-реки или на берегах Потомака. Во-первых, потому, что убогость жизнеописания доктора Джонса впрямую не связана с местом дислокации самого биографа. Во-вторых, потому, что – невзирая на указанную убогость – жизнеописателю невольно удалось приблизиться к разгадке причин теперешней популярности многоуважаемого Индианы Д.
Действие рецензируемого романа разворачивается в Англии, куда прибывает доктор Джонс, чтобы занять преподавательский пост на археологическом факультете Лондонского университета. По ходу докторских лекций читатель узнает много полезных сведений о Стоунхендже, о друидах и о легендарном Мерлине. Как и положено, первые полтораста страниц наш герой является фигурой страдательной: представители темных сил напускают на него ядовитых пауков и скорпионов, травят хлором, взрывают, бьют по многострадальной докторской голове и пытаются разлучить с самой красивой студенткой его семинара. Зато уж ближе к финалу все козыри собираются в руках Инди. Мало того что наш герой смел, решителен, носит красивую кожаную куртку и подпоясан кнутом-талисманом, он еще и обладает обширными связями в научной среде и в качестве археолога-профессионала не знает себе равных. Последняя-то деталь и есть самая важная.
Дело в том, что для классического супермена – в голливудских формах его проявления – существовала одна-единственная профессия: боевое суперменство. Шварценеггер в «Команде», Сталлоне в «Рэмбо», Ван Дамм в «Универсальном солдате» или Уиллис в любом из «Крепких орешков» профессионально геройствовали прежде всего потому, что ничему другому обучены не были. Для подобных персонажей не существовало альтернативы; они совершали подвиги с той же оскорбительной легкостью, с какой любая певчая птица выводит свои рулады. В лучшем случае эти персонажи, оставив на пути горы вражеских трупов, одерживали победы, в худшем – готовились умереть тяжело, но достойно. Индиана Джонс с самого начала выгодно отличался от голливудских коллег тем, что у него имелась гражданская специальность (и не просто гражданская, но еще и гуманитарная). Все подвиги, таким образом, становились не самоцелью, а лишь вынужденным приложением к процессу поисков научной истины и мучительного обретения последней. Даже вышеупомянутая борьба доктора с Третьим рейхом имела в первооснове нормальное желание высококлассного археолога оградить важные для науки находки от грубых посягательств наглых дилетантов в эсэсовской форме или в цивильном. Традиционный супермен выглядел достаточно абстрактной и вневременной фигурой: от механической замены щита и двуручного меча на бронежилет и гранатомет общая сумма не менялась. Доктор Джонс – и в киношном, и в книжном его воплощении – был характерным персонажем именно двадцатого столетия; романтизм века XIX уравновешивался на исторических весах с благоприобретенным прагматизмом эпохи НТР. Другими словами, Инди превращался в «сумасшедшего профессора» наоборот – затрепанный образ из старых комиксов терял зловещие черты и делался наконец привлекательным. Образ Научной Истины, могущей к тому же за себя постоять, вызывал безусловное сочувствие к доктору Инди и жалость к сеньорам типа Галилея или Бруно, которые в свое время, увы, не догадались подтвердить явную научную правоту аргументами 45-го калибра.
Видимо, в силу как раз-таки этих причин Инди и суждено было стать народным любимцем. Жаль только, что светлый образ д-ра Джонса в народном сознании как-то смешивается с обликом мистера Харрисона Форда, который угодил даже на обложку рецензируемой книги. Кстати, факт ненаграждения героя может объясняться именно такой путаницей. В принципе можно поверить, что сотрудники наградного отдела администрации президента США все-таки держат «Пурпурное Сердце» наготове и просто еще не нашли ответа на вопрос: «Кто вы, доктор Джонс?».
1995
Красивое искусство убивать
Эрик ван Ластбейдер. Ниньзя-1. Роман. СПб.: Лик
Американцы наконец-то придумали, как отплатить японцам за истинные и мнимые грехи – от Пирл-Харбора до ввоза в США дешевых «тойот». Решено было взять в эксплуатацию всего один небольшой кусочек японской национальной культуры и выжать из него максимальный конвертируемый доход.
Речь идет о культуре убийства. Разумеется, на Западе (как и на Востоке) убийством никого не удивишь: лишение жизни давным-давно превратилось в сюжетообразующий фактор тысяч триллеров. Обыватель, которому на роду написано умереть в собственной постели, обязан получить – хотя бы в искусстве – компенсацию за свою порядочность и честность. Сотни писателей и режиссеров делали имена и состояния на рецептах превращения человека в покойника. Другое дело, что западная культура убийства была недостаточно зрелищна в силу «экономичности» и строгой функциональности. Доходило до того, что мастера жанра брали на вооружение способы убийства из арсенала разведок и контрразведок – а уж эти-то ведомства всегда славились умением сделать убийство камерным, тихим и малоэффектным. (Классический пример – знакомый и нашим зрителям фильм Жерара Ури «Укол зонтиком», появившийся на экранах вскоре после покушения КГБ на жизнь болгарского писателя-диссидента Георгия Маркова; в комедии с участием Пьера Ришара диссидента заменили необаятельным пузатым мафиози, которого сам бог велел поскорее кокнуть.)
