Подземный гром - [36]

Ее появление не понравилось Меле. Он постарался ее выпроводить. Но она только посмеялась над ним и предложила мне вина. Я догадался, что она узнала о моем приходе и пришла его подразнить. Ей была свойственна какая-то дикость и приветливость, и в обращении с Мелой она проявляла снисходительную небрежность.

— Ты живешь у Марка, — сказала она. — Какого ты о нем мнения?

— Я ему очень благодарен и искренне восторгаюсь его дарованиями.

— Таково всеобщее мнение. Я хотела узнать, что ты о нем думаешь.

Она должна была бы догадаться, что я, даже если б хотел, не стал бы говорить о Лукане в присутствии раздраженного Мелы.

— Случай редкий и счастливый, когда личное мнение совпадает со всеобщим.

— Ловко сказано, — ответила она, кивнув Меле. — Терпеть не могу ловких и уклончивых ответов. — Тут она посмотрела на меня с ободряющей улыбкой. — Я надеялась, что в тебе осталась хоть капля бетийской неотесанности, но, как видно, ты уже заражен нашим римским лицемерием.

— Но почему ты не хочешь допустить, что я в самом деле признательный поклонник Марка Аннея? — спросил я, чувствуя, что начинаю запутываться.

— Я ничего не хочу допускать. Я просто говорю, что ты не ответил на мой вопрос.

Моя досада улетучилась. То была только игра, попытка завязать личные отношения. Я почувствовал, что нравлюсь ей. Она давала понять, что хотела бы побеседовать со мною наедине — о Лукане или о чем-нибудь другом.

— Я готов подробно, обсудить с тобой этот вопрос, — ответил я, — в любое время, когда ты найдешь возможным.

— Она ничего не смыслит в поэзии, — вмешался Мела, недовольно хмурясь. — Впрочем, как почти и во всем остальном.

— Это потому, что на прошлой неделе я допустила кое-какие неполадки в хозяйстве. Мне показалось, что один воз сыра был доставлен нам по ошибке, и я раздала его бедным семьям, что живут в переулке позади нашего дома.

Мела взорвался.

— Зачем же было его отдавать, если прислали по ошибке! — Он еще пуще насупился, столь нелогичный поступок вывел его из себя.

Она улыбнулась сперва ему, потом мне. Мела был лишен чувства юмора — он ничего не смыслил в этой женщине.

— Он заставляет домоправителя и казначея день и ночь подсчитывать его доходы и расходы, — сообщила она мне, — а потом жалуется на путаницу в кухонных счетах. Дело в том, что я отлично разбираюсь в деловых вопросах, если они требуют чутья и размаха. Но у меня нет охоты подсчитывать медяки, потраченные на еду. Все же я полагаю, что правильно распорядилась сыром.

Мела подхватил меня под руку и повел к выходу.

— Я сожалею, но вынужден уйти по срочным делам! — Так, не отпуская моей руки, он довел меня до дверей, отнюдь не из вежливости, а из опасения, как бы Епихарида не перехватила меня. На обратном пути я стал придумывать, как бы с ней встретиться и при этом не испортить своих отношений с Луканом из-за соперничества с его отцом. Я обдумывал ее слова и улыбки и приходил к убеждению, что она шла мне навстречу. Но тут же являлась трезвая мысль, что она обладает сильным чувством юмора и обошлась со мной весело, и непринужденно, как могла бы обойтись с кем угодно, чтобы досадить напыщенному Меле.

Я пришел к Марциалу, опоздав лишь на несколько минут. Он был в отвратительном настроении. Книгопродавец после бесконечных проволочек решительно отказался выпустить его эпиграммы.

— Я не смог назвать ему поручителя, который покрыл бы большую часть расходов и купил достаточное количество копий.

Мы прогуливались вдоль книжных лавок; роскошно изданные труды богатых дилетантов выводили его из себя. Он кратко рассказывал мне о торговцах и покупателях. Я читал объявления на колоннах, обращенные К читателю, заглядывал в новые свитки, разложенные на столах вместе с рекламами.

— Еще одна трагедия о Фиесте, — буркнул Марциал. Потом он стал объяснять мне коммерческую сторону дела. — По закону автор может требовать платы только за первую копию, снятую с его рукописи. Юристы по-ученому и по-глупому распространили на все рукописи старый принцип, в силу которого право собственности на все дополнения вытекает из права собственности на основной труд. Поэту приходится продавать сценический текст мимам, если он хочет что-нибудь заработать.

Мы зашли в лавку Атректа в Аргилете, где полки и прилавки были завалены свитками и книжками. В задней комнате рабы-переписчики работали с поразительной быстротой. Некоторые из них переписывали речи со сделанных на табличках скорописцами записей. Другие склеивали полоски папируса, вычерчивали красные линии и выводили киноварью заголовки, шлифовали пемзой края манускрипта или чернили их, прикрепляли бляшки из слоновой кости к стержню, вокруг которого обернут папирус, окрашивали пергамент, предназначенный для обложек, в ярко-красный или желтый цвет. Атрект, мужчина с квадратным лицом, усеянным бородавками, поспешно подошел к нам.

— А, это ты, друг мой Марк Валерий. Когда же мы увидим твою книгу? Что ты принес? Пачку эпических поэм или трагедий?

— Одну-две эпиграммы. Я дал слово никогда не сочинять ни эпических поэм, ни идиллий, ни посланий, ни эпиталам… Четыре-шесть строк. В крайнем случае восемь, если накатит вдохновение. Эпические поэмы — удел откормленных дилетантов, а не поэтов, питающихся только молоком муз!