Подземелья Лондона - [34]

— Десять минут — и мы отбываем в Айлсфорд, чтобы успеть к поезду, — сказала Матушка Кларе и, получив в ответ кивок, отправилась во двор через дверь в боковой стене дома, путь к которой лежал через прихожую и ее собственную спальню. В эту часть двора редко кто заглядывал, но именно там, на пригорке, где любило задерживаться послеполуденное солнце, стояли горшки с бегониями, которые Элис подарила Матушке летом. Здесь растения были надежно укрыты от разрушительных детских забав, но, правда, меньше защищены от белокрылки и личинок жуков. Мистер Талли пообещал побрызгать их мыльным раствором. Перед отъездом Матушка попросила Билла полить бегонии, а сейчас намеревалась сообщить ему, что все собрано и готово. «Так много хлопот, — подумала она, — когда отправляешься отдохнуть». Она не покидала дом с тех пор, как полтора года назад ей пришлось съездить в Лондон — и то был совсем не отдых.

Распахнув дверь, Матушка вышла на маленькое деревянное крыльцо и увидела, что Билл лежит ничком на земле, вытянув вперед руки, словно до падения он собирался нырнуть в некий невидимый водоем. На его виске виднелась открытая рана, а на булыжниках возле уха — лужица крови, которую пораженная Матушка Ласвелл заметила далеко не сразу. Она бросилась к Биллу, выкрикивая его имя и вытаскивая платок из-за корсажа. И тут ее запястье поймала рука — мужская рука — и рванула, останавливая. Зажав рот Матушки другой рукой, мужчина шагнул ей за спину — и она поняла, что совершила непростительную ошибку, а Билл ранен или мертв.

«Убийцы», — подумала Матушка и дернулась в сторону в тщетной попытке вывести нападающего из равновесия. Она видела, как с мужчины слетела шляпа, но он не ослабил хватку, и тогда она впилась зубами ему в пальцы, услышала проклятье и лягнула пяткой, попав в голень, хотя и несильно, потому что на ней были всего лишь матерчатые шлепанцы. Нападавший зажал ей ноздри, и Матушка начала задыхаться. Он дернул ее назад, подсекая колени, — и она села, жестоко ударившись копчиком. Он вырвал из ее руки платок, накинул ей на рот, стянув между зубами, и связал концы на затылке. Матушка попыталась встать, но мучитель уперся сапогом ей в бок и толкнул, перевернув, а затем наступил сверху и связал запястья куском веревки. Это был детектив Шедвелл.

Ну конечно, горестно подумала она. Она еще вчера почувствовала, что это дурной человек, но на свою беду не поверила чутью. Лицо Шедвелла выглядело иначе: нос уменьшился, брови сузились, волосы отступили до темени. Но глаза — вот что выдавало его. Он подобрал шляпу — изящную вещицу зеленого фетра — и вернул на голову.

Матушка Ласвелл проклинала себя за бестолковость. Ведь Элис же советовала уезжать в Йоркшир немедленно, но она провозилась, по-дурацки пытаясь привести все в порядок перед путешествием, — и вот…

В этот миг из дома вышел второй, Бингэм, держа за руку Клару. Жакет девочки был перекинут через руку, в которой он держал ее сумку. Матушка Ласвелл поймала себя на мысли, что им незачем забирать сумку Клары, если они собираются убить ее, как убили ее мать — а это, очевидно, сделали именно они. Шедвелл поднял Матушку Ласвелл на ноги и потащил в лес по узенькой звериной тропке, чтобы их не увидели из дома. Конец веревки, стянувшей запястья Матушки, он держал в кулаке, обмотав излишек вокруг руки. Клара шла, держась за плечо Матушки. Это было хорошо: если повезет, насильники могут решить, что Клара беспомощна и слепа, хотя шанс скрыться от них, рванувшись в сторону, очень мал. Кларе надо улучить момент. Матушка вспомнила о Билле, который был не то жив, не то мертв. Она молилась: пусть будет жив, пусть придет в чувство, чтобы…

Чтобы что? Биллу будет даже невдомек, куда они делись. Очевидно, никто не видел, как появились эти двое, и никто не видел, как отбыли все четверо. Матушка споткнулась о корень и наверняка упала бы, но Шедвелл — или как его там на самом деле — дернул веревку и удержал ее. Она опять потащилась рядом, еще беспомощней, чем даже бедная Клара. Слабый свет низкого солнца проникал сквозь ветви, по большей части оголившиеся под натиском ноября. Тропа вела за ферму — Матушка Ласвелл неплохо знала этот маршрут: за хмелесушилку, на месте которой много лет назад находилась лаборатория ее покойного мужа, сгоревшая, когда Матушка своими руками предала ее огню, пытаясь положить конец вивисекторским экспериментам супруга, объектом которых под конец послужило тело их собственного сына. Неужели это она устроила здесь пожар пару десятков лет назад? Неужели это она пыталась убить спящего человека?

Похитители и жертвы обогнули овечье пастбище, углубляясь в лес там, где ручей разливался по лугу. Земля становилась неровной, тропа виляла между валунами, уходя в бурелом под рухнувшие стволы деревьев. Шлепанцы Матушки Ласвелл не предназначались для ходьбы по камням, а платок, перетягивая пересохший рот, причинял все больше страданий. Женщина попробовала ослабить веревку на запястьях, но та не поддавалась.

После утомительного перехода, полностью скрывшего их от остального мира, они остановились. Ручей здесь становился большим, более пятидесяти футов длиной, прудом с песчаными берегами. Когда польют зимние дожди, берега скроются под водой, и лишь к середине лета появятся вновь. У самой кромки, подмытой несущейся водой, росло стройное дерево. Шедвелл подвел Матушку к нему и привязал к стволу, несколько раз обмотав веревку вокруг ее туловища, прежде чем завязать узлы.