Подземелье ужасов - [10]

Спровадив караульного, Цент прошелся по берегу, обводя тяжелым взглядом привязанных к деревьям пленников. Те наблюдали за ним с нескрываемым страхом и благоразумно помалкивали. После вчерашних зверств этого человека, все они поняли – жалость и сострадание ему глубоко чужды.

– Ну, что, – нарушил молчание Цент, остановившись и повернувшись лицом к своим жертвам, – не раскаиваетесь?

– В чем? – рискнула спросить Катя.

Цент удовлетворенно кивнул головой.

– Тот факт, что вы не осознаете совершенного вами злодеяния, лишь усугубляет вашу вину, – констатировал он.

– Но мы ничего не сделали, – подал голос дядя Гена.

– Совсем ничего, – поддержала его Таня, а ее муж, Саша, согласно кивнул головой.

Один Вова промолчал. У него чудовищно болело все лицо, и он опасался открывать рот в присутствии этого ужасного человека.

Цент благодушно кивал головой. Конечно, ничего-то они не сделали. Всего-то присвоили еду, самим небом предназначенную крутому перцу. Еще сидя в тюрьме, Цент прочел в одной умной книжке о весьма хитрой концепции, придуманной коварными белыми европейцами с целью оправдания геноцида коренного населения североамериканского континента. Согласной этой идейке вся Америка, будь она северной или южной, на самом деле была предначертана господом белому человеку, а индейцы владели той землей временно и, откровенно говоря, незаконно. Центу данная концепция пришлась по душе. И он, без лишних колебаний, применил ее на практике. Так и решил – вся пища на белом свете предначертана всевышним ему одному, а все, кто пытается покуситься на божий дар – злодеи, нехристи, и нет им прощения ни в этом мире, ни в ином.

И вот перед ним пятеро святотатцев. Было бы шесть, но Машка чуть сократила их поголовье. Пять злостных злодеев, осквернителей и негодяев. Своей вины, они, конечно же, не признают, но это пока. Они все признают. Все! К полудню они наперебой станут каяться в совершенных преступлениях, а к вечеру, если вдруг доживут до вечера, расплатятся за все.

– Вы заезжали в придорожную закусочную? – спросил у них Цент.

Пленники не стали отрицать этого.

– И что-то оттуда взяли, так?

– Взяли, – согласился дядя Гена. – Но ведь все это теперь ничейное. Все сейчас выживают, как могут.

– Ага, – кивнул головой Цент. – А известно ли вам, что похищенные вами продукты вовсе не были ничейными?

– Не были? – удивилась Катя. – Почему?

– Потому что та закусочная принадлежала моему лучшему другу и почти брату Ашоту, а он завещал ее мне. Ясно вам? Вы не ничейное взяли. Вы меня обокрали. Меня!

Пленники, побледнев, обменялись испуганными взглядами.

– Мы же этого не знали, – промямлил дядя Гена.

Цент высказался в том духе, что незнание закона не освобождает от ответственности.

– Нам жаль, что так произошло, – заговорил Саша, очень стараясь унять дрожь в голосе. – И мы готовы принести извинения. Так ведь?

– Да, да, – закивали привязанные к деревьям пленники.

– И мы не съели почти ничего из взятого там, – добавила Таня. – Мы все вернем. А если мало, добавим из своего. Запасов у нас немного, но мы готовы отдать их все.

Цент улыбался уголками губ. За кого эти фрукты его принимают? За программиста? Торгуются так, как будто все их имущество уже не принадлежит ему.

– Это просто досадное недоразумение, не более того, – заверил Цента дядя Гена.

– И за то, что вы убили тетю Лену, мы на вас совсем не сердимся, – сочла нужным сообщить Катя. – Это был несчастный случай.

Цент слушал, слушал, а затем громко хлопнул в ладоши, и все пленники разом замолчали, не сводя с него полных ужаса глаз.

– Знаете, как мы поступим? – спросил у них Цент. – Мы поступим вот как. Сейчас я начну вас пытать.

– Что? – воскликнул Вова, которому показалось, что он ослышался. Очень хотелось, чтобы ослышался.

– Пытать, – повторил Цент. – Ну, вы же знаете, что это такое. Пытки. Терзания. Истязания. Причинение феноменальной боли. Пытать, в общем.

– Зачем? – простонала бледная Таня.

– Во имя торжества справедливости. Вы обокрали меня, лишили меня наследства почти брата Ашота. Это тяжкое преступление. И кара за него полагается тяжкая.

– Подождите! – пронзительно выкрикнул Саша, который, кажется, до сих пор пребывал в каких-то иллюзиях, и свято верил, что на дворе все еще прежние времена. – Так нельзя.

– Можно, можно, – обнадежил его Цент. – И даже нужно. Я буду пытать вас до самого вечера. Решил, знаете ли, посвятить сегодняшний день активному отдыху. А вечером, если вы до него доживете, что, поверьте, далеко не факт, я вас всех убью. Одного за другим.

– Господи! – прорыдал Вова, который вдруг понял, что он недооценил кошмарность ситуации. Он-то полагал, что самое страшное, что может сделать с ними этот человек, просто убить. На пытки, да еще такие продолжительные, он никак не рассчитывал.

– Сейчас вернется Владик, разведет костерок, и приступим, – сказал Цент. – А пока отдыхайте, набирайтесь сил. Они вам пригодятся. Вам ведь еще кричать и кричать.

– Подожди, давай договоримся, – заикаясь, взмолился дядя Гена. – Убей меня, пытай, если хочешь, но детей отпусти.

– Которые тут дети? – удивился Цент. – По мне, так вы все совершеннолетние.