Подводные мастера - [17]

Шрифт
Интервал

— Вы ему, товарищ профессор, потрудней что-нибудь задавайте, — сказал Гераськин, — в случае чего мы с Якубенко поможем.

Водолаз Зыбков

Была осень — лучшее время для ловли трепангов.

Водолазный баркас зашел в самую глухую бухту моря и бросил якорь.

Двое качальщиков водолазной помпы быстро начали перетаскивать к трапу водолазные принадлежности: шлем, груза, манишку, сигнал. Водолазы Дудыкин и Коваленко с ключами в руках присоединяли к помпе длинный резиновый шланг, а водолаз Зыбков сидел в рубке и готовился к спуску под воду.

Натягивая на себя вязаное шерстяное белье, он всё время поглядывал на вешалку. Там висели старые водолазные костюмы, ободранные, выцветшие, в сплошных заплатах. Но Зыбков глядел не на них. Он любовался новеньким костюмом, который висел с краю. По зеленому тифтику костюма растянулась во всю грудь несмываемая надпись крупными яркокрасными буквами:

К. Ф. ЗЫБКОВУ ЗА ДОЛГОЛЕТНЮЮ РАБОТУ

Вчера на торжественном собрании директор рыбоконсервного завода вызвал Зыбкова на трибуну и вручил ему этот костюм.

— Довольно, — сказал он, — товарищ Зыбков, ходить тебе под воду в старье. Примерь-ка новый костюм, — как он на тебе сидит.

— Под водой примерю, — ответил Зыбков, поблагодарил и, взяв костюм, сошел с трибуны под громкие аплодисменты.

В старом костюме Зыбков проработал семь лет, — на четыре года больше, чем полагается. Столько проносить костюм мог только очень опытный водолаз. Но теперь со старым костюмом можно было расстаться.

Зыбков поднялся с банки, снял с вешалки новый костюм и крикнул водолазам:

— А ну, подходи, наряжай в обновку!

Водолазы и качальщики натянули на него костюм, надели манишку, калоши и опоясали толстым кожаным ремнем, на котором висел в медном футляре большой водолазный нож.

Зыбков важно прошелся в обновке по палубе баркаса.

— Ой, Константин Федорович, ты теперь красавец писаный, на тебя же все медузы сбегутся глядеть! — сказал Дудыкин.

— А вот притащи зеркало, посмотрю, в самом ли деле я красавец! — сказал Зыбков.

Качальщик принес из рубки кусок зеркала.

— Может, одеколону с берега доставить? — засмеялись водолазы.

— Без всякого одеколона пахнет, — ответил Зыбков.

И верно: от нового костюма шел острый запах свежего каучука и эластичного тифтика. Запах близкий и родной водолазам.

Дудыкин надел Зыбкову груза, прицепил к поясу сетку для трепангов и крикнул качальщикам:

— Качай помпу!

Качальщики схватились за маховики. А Дудыкин надел на Зыбкова старый медный шлем, весь в царапинах и вмятинах.

— Хоть бы почистили шлем, срам ведь надевать такой на новую рубаху, — глухо сказал Зыбков уже за стеклом шлема и грузно шагнул по ступенькам в воду.

Постепенно вода закрыла слова на тифтике «За долголетнюю работу», закрыла груза, манишку и всколыхнулась на широких плечах водолаза. Зыбков стравил воздух в шлеме и стал погружаться.

На дне ему показалось вначале темновато — будто кофе размешали в воде. Он на минуту зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел кругом густые, косматые водоросли. Среди них, у самых ног водолаза копошились мирные бугристые трепанги.

«Ну и сила же их тут, — подумал Зыбков. — Наверно, лет десять не пуганы».

И он принялся хватать обеими руками огромных, толстых червяков и засовывать их к себе в сетку.

Вдруг что-то скользкое и гибкое, как плетка, по локоть обвило ему руку. Зыбков поднял глаза и вздрогнул: перед ним в густых водорослях распластался огромный океанский осьминог. Обхватил он правую руку Зыбкова щупальцем и смотрит на него круглыми желтыми глазами. От неожиданности чуть было не попробовал Зыбков свои глаза протереть. Уж не померещилось ли? Как раз на днях пришлось прочитать одну смешную, мало похожую на правду историю о спрутах. Но тут уже не до смеха — рука точно обручем всё туже перетягивается.

Дернул водолаз руку изо всей силы, осьминог заворочался и выпустил из себя какую-то черную жидкость. Заволокло этой слизью иллюминаторы, и стало Зыбкову темно. А осьминогу только того и надо. Огромные его щупальца разом захлестнули водолазу руки и ноги. Обидно Зыбкову стало: «Загадит мразь противная костюм новый».

Кое-как дотянулся он пальцами левой руки до ножа. А нож ввинчен в футляр на шесть поворотов. Стиснув зубы, водолаз стал вывинчивать нож. В это время с баркаса задергали сигнальную веревку. «Что с тобой?» — спрашивают.

А как ответить Зыбкову, когда он связан по рукам и по ногам! Вывинчивает Зыбков нож, считает про себя, один поворот, два поворота, три поворота, четыре, пять…

Вплотную навалился на водолаза осьминог. Облепил шлем и глазами в самый иллюминатор заглядывает.

Но тут как раз Зыбков вытянул нож из футляра и ударил осьминога.

Пляшет наверху, на баркасе, сигнальная веревка.

— Случилось что-то, надо поднимать, — говорят водолазы. Схватились за веревку и шланг, а поднимать тяжело, будто не водолаза тянут, а свинцовую глыбу.

Вот забурлила вода около баркаса, и вместо Зыбкова показался из воды какой-то огромный серый ком, весь в красных бородавках.

— Осьминог! — крикнул качальщик, схватил с палубы топор и побежал по лесенке.

— Куда ты с топором! — закричал на него Дудыкин. — Ведь там водолаз!

Качальщик застыл с топором в руке, не зная, что делать.


Еще от автора Константин Дмитриевич Золотовский
Бешеная акула

Сборник рассказов о жизни водолазов для детей среднего и старшего возраста.


Рыба-одеяло

В сборник «Рыба-одеяло» включены новые рассказы К. Золотовского о водолазах. Вы познакомитесь и с новыми героями – бойцами морской пехоты, разведчиками, участника­ми обороны полуострова Ханко и Ленинграда. Вместе с ними боролись против врагов в годы Великой Отечественной войны и советские водолазы. И даже в самые тяжелые минуты их не покидало чувство юмора.


Капитан Лаце

В годы гражданской войны погиб большой советский транспорт «Орёл». Разные слухи ходили о гибели «Орла», и все недобрым словом поминали капитана судна Августа Лаце. О долгих и трудных поисках «Орла», о судьбе капитана Лаце и рассказывается в книге. Для младшего школьного возраста.


Рекомендуем почитать
Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три женщины

Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».


Записки доктора (1926 – 1929)

Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.


Кто Вы, «Железный Феликс»?

Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.


Последний Петербург

Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.