Подвиги Шерлока Холмса - [77]

– Что, черт возьми, он хочет этим сказать? – спросил я, в то время как полицейский сыщик пробирался сквозь толпу к выходу.

– Только то, что ему известны какие-то обстоятельства, которых мы с вами не знаем, – сухо отозвался Холмс – Однако не будем строить догадки, для аналитического ума это бессмысленное занятие, оно может направить по ложному пути, поэтому подождем до завтра. Впрочем, могу сказать, что я не собираюсь тратить время на дело, которое, как мне кажется, скорее в компетенции священника.

К счастью для моего друга, утром к нам никто не явился. Но когда я возвратился домой от больного, к которому меня срочно вызвали вскоре после завтрака, и вошел в гостиную, я обнаружил, что в кресле для посетителей сидит пожилой господин в очках. Когда он поднялся на ноги, я заметил, что он невероятно худ и его лицо – аскетическое лицо ученого, испещренное сетью тонких морщин, – напоминает по цвету желтый пергамент, что обычно бывает у людей, много лет проведших под тропическим солнцем.

– А, Уотсон, вы как раз вовремя, – сказал Холмс. – Это мистер Теобольд Уилсон, о котором вчера вечером нам говорил Лестрейд.

Наш посетитель горячо пожал мне руку.

– Ваше имя, разумеется, мне хорошо известно, мистер Уотсон! – воскликнул он. – Да простит меня мистер Шерлок Холмс за эти слова, но ведь именно благодаря вам нам стали известны его гениальные способности. Поскольку вы медик, вам, несомненно, приходилось иметь дело с нервными заболеваниями, и ваше присутствие будет иметь благотворное влияние на мою бедную племянницу.

Холмс посмотрел на меня с видом человека, подчинившегося неизбежности.

– Я обещал мистеру Уилсону поехать с ним в Дептфорд, Уотсон, – сказал он, – потому что эта юная особа, по-видимому, собирается завтра покинуть свой дом. Но я снова повторяю вам, мистер Уилсон, что я не вижу, каким образом мое присутствие может повлиять на ее решение.

– О, вы слишком скромны, мистер Холмс! Когда я обратился в полицию, я надеялся, что они сумеют убедить Джанет, заставят ее понять простую вещь: как ни ужасны потери, которые наша семья понесла за последние три года, они вызваны естественными причинами, и у нее нет никаких оснований бежать из собственного дома. У меня создалось впечатление, – добавил он, усмехнувшись, – что инспектор несколько огорчился, когда я сразу же согласился на его собственное предложение обратиться за помощью к вам.

– Я, разумеется, не забуду этот маленький долг Лестрейду, – сухо заметил Холмс, поднимаясь с кресла. – Не возьмете ли вы на себя труд, Уотсон, попросить миссис Хадсон, чтобы она вызвала извозчика, а по дороге в Дептфорд мистер Уилсон познакомит нас с некоторыми деталями этого дела.

Был один из тех знойных летних дней, когда Лондон предстает в самом худшем своем виде, и когда мы ехали по Блекфрайерскому мосту, я заметил, что от реки поднимаются клочья тумана, похожие на ядовитые болотные испарения в тропических джунглях. Просторные улицы Уэст-Энда сменились шумными торговыми магистралями, по которым ломовые лошади с грохотом тащили тяжело нагруженные фургоны и телеги, а им на смену, в свою очередь, пришли узкие грязные улочки – следуя изгибам реки, они становились все более грязными и убогими по мере того, как мы приближались к этому лабиринту темных, вонючих закоулков и доков, которые некогда были колыбелью нашей морской торговли и источником богатства империи. Я видел, что Холмс находится в состоянии апатии и скуки, которые вот-вот выльются в раздражение, и поэтому старался по мере возможности занимать нашего спутника беседой.

– Насколько я понимаю, вы – большой знаток канареек, – заметил я.

Глаза Теобольда Уилсона, защищенные сильными очками, оживленно заблестели.

– Я их просто изучаю, однако отдал этой исследовательской работе тридцать лет своей жизни! – воскликнул он. – Неужели вы тоже?.. Нет? Какая жалость! Разведение, изучение, дрессировка fringilla canaria – это сфера деятельности, которой не жалко посвятить всю жизнь. Вы не поверите, доктор Уотсон, какое невежество касательно этого вопроса царит даже в самых просвещенных кругах нашего общества. Когда я прочел свой доклад на тему «Скрещивание канарских и мадерских линий» в Британском орнитологическом обществе, я был просто поражен тем, какие наивные, попросту детские вопросы мне задавали.

– Инспектор Лестрейд дал нам понять, что вы дрессируете этих певчих птичек каким-то особым образом.

– Певчие птички, сэр! Дрозды тоже поют. Fringilla это тончайшее ухо природы, обладающее несравненным даром подражания, которое можно развивать на благо человека и в назидание ему. Однако инспектор был прав, – продолжал он более спокойно, – я действительно добиваюсь от своих птичек особых умений. Они у меня приучены петь ночью, при искусственном освещении.

– Довольно странные способности.

– Мне хочется думать, что они приносят пользу. Я дрессирую своих птичек для блага тех, кто страдает бессонницей, и у меня есть клиенты во всех концах страны. Их мелодичные песни помогают коротать длинную ночь, а когда гаснет свет, они замолкают.

– Похоже, что Лестрейд был прав, – заметил я. – У вас поистине уникальная профессия.