Подвиги самураев. Истории о легендарных японских воинах - [38]

– Прекраснодушный трус! – воскликнул Ёрикане, теперь, когда он услышал рассказ Сигенари, разгневанный еще больше, чем прежде. – Рёкан служит всего лишь тябодзу, и ты назначен самураем высокого чина в ближайшее окружение нашего господина. Вы занимаете не поддающееся сравнению положение в обществе, и ты должен был просто убить его на месте. Твое поведение никакому разумному объяснению не поддается!

– Вы не правы, отец, когда говорите, будто я должен был убить его.

– Что?! В такого рода делах не может быть двух мнений. Куда у тебя подевалось чувство собственного достоинства? Я не собираюсь больше трепать свой язык в пустопорожних препирательствах с тобой. Тотчас же верни мою дочь домой. Мне стыдно называться твоим тестем.

– Успокойтесь, отец, и послушайте меня хотя бы одну минуту. Вы предполагаете, что я закрыл глаза на дерзкое поведение Рёкана потому, что его испугался?

– Что же еще я должен был подумать?

– Тогда послушайте меня. Вспомните, отец, о том, что жизнь самурая принадлежит не ему самому, а его господину. Судя по натянутым отношениям между нашим родом и родом Токугава, возникновения междоусобицы можно ждать в любое время… – Сигенари помрачнел и глубоко вздохнул. – Да, теперь война может разгореться в любой момент, а ведь от ее исхода зависит будущая судьба нашего господина и его клана. Мое намерение состоит в том, чтобы на пределе своих сил и возможностей сражаться на стороне нашего господина. Но мне вряд ли удастся даже в тысячной доле отплатить ему за все его многочисленные благодеяния, дарованные им моей скромной персоне. За его дело я отдам собственную жизнь, и пролитая мною кровь дорого обойдется нашим врагам. Именно в этом заключается священный долг каждого из нас, какое бы высокое или низкое положение мы ни занимали. Наши жизни теперь ценятся как никогда высоко потому, что их можно пожертвовать ради нашего общего дела. Если бы я убил Рёкана в силу острого негодования по поводу его пустого личного оскорбления, кому от этого стало бы легче жить? Притом что по своему положению он находится намного ниже меня, он все-таки числится самураем; и его смерть как самурая не могла не привлечь к нему внимания. Кроме того, Рёкана, пусть даже в его человеческой оболочке, я причисляю к самым гадким насекомым. Считаю ниже достоинства самурая размахивать своим мечом, чтобы отогнать какого-то надоедливого гнуса! Поэтому…

– Хватит, достаточно! – прервал речь своего зятя порывистый Ёрикане. – Я все понял. Ты прав, а я все-таки поспешил и не смог по достоинству оценить твой поступок. Прости меня, и позабудем мои неразумные слова.

Сигенари улыбнулся, вполне удовлетворенный наступившим примирением с тестем.

– Мы снова стали отцом и сыном, – продолжал пожилой человек. – Я горжусь родством с тобою, ты – настоящий самурай. Но все-таки поведай мне, – добавил он со смешком, – ты назвал Рёкана насекомым. А вот каким из насекомых ты его видишь?

– Навозной мухой, – ответил Сигенари. – Муха садится и на отбросы, и на корону императора, она не способна сделать различия между добром и злом, поступком возвышенным или подлым. Причем никто не называет муху неучтивым насекомым. Глядя на Рёкана как человека, любой ощущает к нему гнев и отвращение; лучше просто полагать так, что он представляет собой всего лишь муху, поэтому пропадает всякая причина питать к нему подобные чувства. Он ведь их даже не достоин. Поэтому я стараюсь не замечать всего, что он делает или говорит.

– Ты все прекрасно обосновал, Сигенари! Какой же все-таки ты великодушный человек! Я восхищаюсь твоей мудростью и терпимостью. Ты говоришь, что тучи грядущей войны продолжают сгущаться над нашими головами, поэтому всем лояльным самураям следует оставаться настороже и не растрачивать впустую свои душевные силы на мелкие склоки между собой. Еще раз приношу свои извинения за то, что неверно истолковал твое поведение. Хотя по прожитым годам ты моложе меня, дорогой мой Сигенари, но в своих суждениях и предвидении кажешься старше. Зато сам я вроде бы человек уже пожилой, а опрометчивый и задиристый, как неразумное дитя.

Вполне удовлетворенный полученными объяснениями Ёрикане воротился домой. С тех пор он делал все, чтобы развенчать все измышления клеветников о трусости его зятя. Он красноречиво рассказал всем подданным об истинных мотивах поведения Сигенари в эпизоде с презренным тябодзу, а также поведал, в каком свете видит этого негодяя. Общественное мнение подобно флюгеру, и те, кто сначала насмехался над Сигенари, в скором времени начали превозносить до небес его самообладание и беззаветную преданность делу, которому он служит. Рёкан же подвергся всеобщему осмеянию и удостоился обидной клички Чайная Муха. Совершенно естественно, Рёкан не раскаялся в своем злодеянии, а только затаил еще большую зависть и ненависть к человеку, недостижимому для него по положению в обществе и благородству души. Он по-прежнему искал удобного случая, чтобы дать выход своей ненависти.

В замке располагалась просторная ванная комната, которой могли пользоваться все его обитатели без ограничения. Обычным делом считалось, чтобы после ночной стражи в ней мылось несколько самураев одновременно. Однажды вечером Рёкан случайно подсмотрел, как Сигенари отправляется в ванную комнату, решил, что подвернулся случай для расплаты за его унижения, и крадучись отправился за объектом своей ненависти. Комнату наполнял плотный пар, поднимавшийся от горячей воды. Четыре или пять самураев уже находились в большой квадратной ванне. Приняв одного из них за Сигенари, подлый трус подкрался поближе и со всей силы нанес разнежившемуся в ванне человеку мощный удар по голове. Этот мужчина голяком выскочил из воды, схватил Рёкана за шкирку и швырнул его на пол, где возвратил ему полученный удар с существенным к нему довеском.