Подвиг живет вечно - [29]

Что же теперь делать? Даже не знаю, успели ли в Центре принять тот текст, что я передала. Что же делать?.. Скорей бы пришла Яничка. Необходимо срочно сообщить майору: рация работать не может.

Господи, какая же я несчастная! В самое горячее для разведки время передавать сведения не на чем! А они сейчас так нужны командованию!

Яничка наконец спускается ко мне, взволнованно говорит, улыбается восторженно:

— Еще один фашист сбежал! Такой был важный начальник — шеф сельской организации НСДАП, ходил «над землей», людей — поляков — в упор не видел. Сволочь такая! А сейчас сбежал со всем семейством. Вот как испугался Красной Армии!..

Увидев, что я сижу расстроенная, Яничка тут же прониклась сочувствием:

— О, Матка Боска! Что же теперь делать?! Я передам партизанам, чтобы кто-то из них срочно пришел к тебе. Почтальонка появится — она из наших — с ней и передам. Она знает, кому и что сказать. Ой, минуточку… — Яничка чутко прислушивается, делает мне знак молчать и почти неслышно выскальзывает из бункера, поднимается по лестнице к потолку.

Почти тут же послышалась немецкая речь, громыханье в дверь дома. Мысленно я видела Яничку, легко бегущую по потолку, отсчитывала секунды, необходимые ей, чтобы спуститься по лестнице и открыть непрошеным гостям.

Я очень надеялась, что никто не войдет в сарай неожиданно — Яничка все предусмотрит, и… невольно сжалась, когда почти надо мной послышались резкие окрики, глухой перестук копыт, конский храп… Кто-то из немцев, видно, задел край поленницы, дрова посыпались, грохоча, заваливая вход в бункер. Потом мне показалось, что все затихло, лишь изредка переступали, постукивая подковами по утрамбованному земляному полу, лошади…

Сколько времени я пробыла в бункере, засыпанном дровами, не знаю. От недостатка кислорода стала вялой, захотелось спать… я привалилась к стене. Как в тумане, слышала окрики солдат, топот выводимых из сарая лошадей, скрип отъезжающей повозки. Через какое-то время вдруг сладко повеяло свежим воздухом, я задышала глубоко, жадно…

Живая, быстрая спустилась в бункер Яничка, чиркнула спичкой, зажгла карбидку, склонилась надо мной участливо:

— Ну, как ты здесь? Живая? Очень перепугалась?

— Да так, немножко. Хорошо, что дрова рассыпались, загородили вход…

— Это я их рассыпала, — призналась Яничка. — Другого выхода не было. Извини, пожалуйста. Но иначе нельзя было. Немцы бы увидели бункер…

— Спасибо, — только и выговорила я. Потом повторила: — Спасибо, Яничка.

А она все всматривалась в меня:

— Ну, как ты — отошла? Я боялась, что не выдержишь столько времени без воздуха, бросишься разбирать завал… Если бы знала, каких трудов стоило выдворить отсюда эту сволочную ораву! — Она с отвращением махнула рукой.

— Ничего, я терпеливая… Только очень беспокоилась: вдруг придут партизаны, а здесь — немцы! — призналась я.

— Ну, для подобной ситуации у нас предусмотрен особый сигнал, — ответила Яничка. — Партизаны всегда, приближаясь к дому, уже знают, есть ли кто посторонний в нем или нет. — И, отходя от пережитой только что опасности, сказала спокойным, «домашним» голосом: — Пойду, приготовлю что-нибудь поесть, а то, наверное, ты проголодалась.

Яничка ушла. Я погасила карбидку. Уж очень она нудно гудела. К тому же ее специфический запах за полгода порядком опротивел и порой вызывал раздражение. Одно благо — она не коптила. С керосиновой лампой было бы сложнее…

Опять темнота в бункере. Опять я наедине со своими мыслями. И, как всегда в таких случаях, мысленно разговариваю с майором. Сейчас мне есть в чем упрекнуть его. Говорю: «Ну и „надежное“ укрытие подобрал! Ничего не скажешь… Взял бы лучше меня в горы, в лес. Там и дышать можно сколько хочешь, и убежать, спрятаться — за деревом, в кустарнике, в овраге…»

Майор, конечно, ответит так:

— Подожди еще немного. Сейчас взять тебя не могу. В горах все склоны под наблюдением у немцев. Две ночи подряд нигде не рискуем ночевать, то и дело переходим с места на место. Вот, например, вчера, когда возвращались с задания, такая завязалась перестрелка! Нас было трое, а их — целое отделение. Если бы не лес — вряд ли бы удалось нам оторваться от преследования. А бежали за нами долго…

Вот так всегда! Всегда он оказывается прав.

Эх, мне сейчас только бы батареи достать! Да где их здесь достанешь?! Батареи… Питание к радиостанции. Какое правильное слово: питание! Без этого питания «Северок» — просто маленькая серая коробка, наполненная разноцветными проводами, дросселями, сопротивлениями, конденсаторами… Безголосая коробочка…

Что-то теперь думают о нас в Центре? Беспокоятся — это точно. Наверное, считают погибшими…

Скорей бы пришли партизаны. Хотя бы Николай и Василий. А самое лучшее — майор! Посидеть бы с ним рядышком. Просто — посидеть рядышком… Пусть бы ничего не говорил. Только бы рядом был…

Какой-то гарью потянуло с улицы. Опять эти гады жгут что-то… Почему так знобит? Холодно… Надо бы дотянуться до противоположных нар, взять оттуда кем-то из партизан оставленную куртку, укрыться, но сил нет, огнем обжигает дыхание. Холодно…

Яничка тормошит меня, протягивает кружку горячего молока, что-то говорит, но я плохо воспринимаю ее слова, она прикасается холодной рукой к моему лбу, ахает, поит меня молоком, поправляет подушку, на которой с трудом находит удобное положение моя тяжеленная огненная голова. Спустя какое-то время Яничка появляется в бункере снова, дает запить таблетку, укрывает меня, что-то шепчет, а у меня все плывет перед глазами и в голове пусто и неимоверно тяжело. И — холодно…