Подвиг доктора Бушуева - [10]

Женщины привели Фёдора Ивановича в небольшой одиноко стоявший на склоне оврага домик, окружённый пустым облетевшим садом.

— Вот сюда, здесь лежит он, — тихо сказала старшая, отворяя дверь.

В тесной горенке, на высокой кровати, спал молодой парень с обгоревшими волосами и с обожжённым тёмным лицом.

— Серёжа, проснись, доктор пришёл, — разбудила его хозяйка.

Фёдор Иванович заметил, как вздрогнул парень, как он, открыв глаза, настороженно посмотрел на него.

— Где это вы обожглись? — поинтересовался доктор.

Вместо парня ответила женщина постарше.

— Это мой муж, погибели на него нету, — строгим тоном начала она. — Лишнего хлебнул да с папиросой в зубах в сарае спать завалился… Сарай поджёг, чуть было последнюю хатёнку не спалил.

— Как же это вы так неосторожно, молодой человек, — с укоризной проговорил Фёдор Иванович и снова увидел настороженный взгляд парня.

— Я ему тоже говорила, так ведь разве они понимают? За стакан проклятой самогонки душу продать готовы, — с осуждением говорила хозяйка.

— Давно это было?

— Да уж недели две.

— Почему же так поздно пригласили, — упрекнул женщин Фёдор Иванович, осматривая больного. Ожоги на лице уже подживали, а на груди вместо кожи зияли гнойные раны. Парень дышал тяжело, пульс у него был слабый и частый, температура доходила до сорока градусов.

Обрабатывая раствором марганцовки нагноившиеся ожоги, Фёдор Иванович сокрушённо вздыхал — если бы раньше, в те добрые довоенные дни, к нему в больницу привезли такого обожжённого, он схватился бы с болезнью… А теперь? Что может он сделать теперь и чем поможет несчастному парню?

— Обгорел, говорите, в сарае? — переспросил он.

— А то где же, в сарае, папиросой поджёг, — ответила, как по заученному, старшая, и Фёдор Иванович заметил, как женщины беспокойно переглянулись.

«Нет, милые, мне кажется, не в сарае. Выдумали вы складно, ничего не скажешь, а только бензинчиком от ожогов попахивает. Ожоги-то не от соломы, а от горючей жидкости… Врачу сразу видно. Муж? Да он тебе, моя милая, чуть ли не в сыновья годится. Вон та, помоложе, могла бы назвать его мужем… А всё-таки кто же этот парень?» — раздумывал Фёдор Иванович.

Выйдя из горенки, он как бы между прочим обронил:

— Молодой у вас муж, это плохо.

— Почему плохо? — недоумённо спросила старшая.

— Вас как зовут? — обратился Фёдор Иванович к младшей.

— Наташа, — тихо ответила та.

— Вот если бы он был мужем Наташи, другое дело.

— Шутите, доктор, а нам не до шуток.

— Это вы, моя милая, шутите, — строго возразил Фёдор Иванович. — Вам сколько лет? Побольше тридцати, моя ровесница, а парню еле за двадцать перевалило. Вот и подумайте — всякий ли поверит вашей басенке. А Наташа…

— Она ещё девочка, в институт нынче поступать хотела, — живо перебила хозяйка.

— Вот и хорошо, назовётся женой, меньше подозрений будет.

Женщины испуганно смотрели на доктора.

— А разве есть-какие-то подозрения? — шёпотом спросила старшая.

— Как вам сказать…

— Прямо говорите.

— Обычно мне положено разгадывать болезни, и вот по его ожогам не трудно догадаться, что обгорел он не в сарае, а скорей всего с бензином дело было связано.

— А мы совсем не подумали об этом. Что же делать?

— Нужно придумать что-то другое, чтобы комар носа не подточил…

Хозяйка немного помолчала, потом решительно начала:

— Товарищ доктор, мы верим вам, верим, Фёдор Иванович, иначе не пошли бы к вам. Посоветуйте, что делать? Он совсем не муж мне, а лётчик, наш советский лётчик Сергей Дмитриевич Казаков. Его сбили. Самолёт загорелся. Мы всё видели, мы нашли его в лесу, а ночью сюда принесли. Мы сперва сами лечили, а ему всё хуже и хуже, — откровенно рассказывала она, с надеждой глядя в глаза врачу.

— О нём кто-нибудь из соседей знает?

— Нет, никто не знает. Мы живём на отшибе.

— Ну, а вы сами знаете приказ коменданта, что за укрывательство советских военнослужащих — расстрел?

— Знаем, Фёдор Иванович, читали, — вздохнула женщина. — Да разве могли мы бросить своего человека…

— Это верно, нельзя бросать своего человека, — одобрительно подтвердил Фёдор Иванович, восхищённый мужеством этих простых русских женщин.

«Спасти, во что бы то ни стало спасти лётчика, — пронеслось в голове Фёдора Ивановича. — А как спасти? Придётся ходить сюда ежедневно… Хотя нет, нужно положить Казакова в больницу. Но в больницу могут заглянуть гестаповцы, и если они обнаружат советского лётчика, и его и тебя расстреляют, — прозвучал внутренний предостерегающий голос. — Женщины не побоялись расстрела, женщины придумали версию, а разве ты сам не сможешь придумать? Сможешь и должен! В больнице Казакову будет лучше — всегда на глазах. Можно раздобыть лекарства, главное — сульфидин и глюкоза. Попрошу Майю, она достанет… Только в больницу, другого пути нет», — решил Фёдор Иванович и вслух сказал:

— Вот что, дорогие товарищи, надо положить лётчика ко мне в больницу.

Заметив протестующий взгляд хозяйки, он убежденно продолжал:

— Там ему будет лучше. Прошу не беспокоиться, всё обойдется хорошо. Он выздоровеет. По крайней мере я сделаю все, чтобы поставить его на ноги.

— А это не опасно лечить Серёжу в больнице? — забеспокоилась хозяйка.