Подвиг, 1983 № 23 [альманах] - [12]

День клонился к вечеру. Становилось прохладнее. Казалось, наступит передышка. Обычно ночью немцы не вели боя — отдыхали. Но в тот вечер враги не думали спать. Помните слова песни?

Светилась, падая, ракета,

Как догоревшая звезда,

Кто хоть однажды видел это,

Тот не забудет никогда.

Во время короткой передышки оборонявшихся бойцов обошел Евгений Порошин, на этот раз в сопровождении парторга Емельяна Белоконова.

Порошин говорил каждому:

— Вести только прицельный огонь. Надо задержать немцев как можно дольше. Наши обязательно придут! Выручат!

А Белоконов добавлял:

— Будем драться до последнего вздоха… Умрем, а высоту живыми не покинем!

— Известное дело — до конца, — твердо отвечали бойцы, еще крепче сжимая в руках автоматы.

Не сговариваясь, мы отложили по одной гранате в сторонку. Для себя. Чтобы в случае безвыходного положения было чем подорваться вместе с наседавшими врагами. Мы не строили никаких иллюзий относительно исхода боя и не искали спасения ни в чем! Верили, что нашим все-таки удастся прорвать вражеский заслон и прийти на помощь. Это придавало нам силы и уверенность.

Среди нас находился Николай Галенкин, уроженец здешних мест. Он еще днем перед наступлением сказал, что расположенный вблизи населенный пункт называется Рубеженка. А в пяти километрах отсюда — его родное село. Можете представить себе состояние человека, который попал в родные места и которому выпала честь освобождать их от проклятых захватчиков? Очевидно, поэтому Николай пошел вместе с нами. Кто знает… Но дрался он люто.

Вдруг совсем рядом фонтаном вздыбилась земля: снаряд разорвался в нескольких шагах перед самым бруствером, в котором лежал Николай. Как только черное облако пыли немного рассеялось, я подполз к нему, думал, неладное случилось.

— Как ты, Коля? — спрашиваю. — Не задело?

— Обошлось, — приподнял он голову, выплевывая изо рта песок. — Ну, фрицы… — зло выругался Галенкин, грозя вскинутым автоматом. — Как там хлопцы, Герасим?

Мне раньше нередко приходила мысль о том, что каждому человеку положено в жизни когда-то сделать самое важное, совершить свой главный подвиг. Мы были к нему готовы. И хотя жизнь у фронтовика связана с каждодневным, а то и ежеминутным ожиданием смерти, он вроде бы свыкается с этим своим положением и, как бы ни было тяжело и страшно, всегда думает об одном — чтобы с наибольшей полнотой исполнить свой воинский долг, клятву.

Фашисты несколько раз переходили а контратаки, но безуспешно: наши автоматы били наверняка. И они вынуждены были откатываться назад, оставляя на поле боя убитых и раненых солдат.

Случалось, что некоторым гитлеровцам удавалось подобраться вплотную к нам. Тогда возникала короткая рукопашная схватка.

Мы тоже несли потери. Были у нас убитые и раненые. Однако они не просили помощи. Каждый оказывал ее сам. Санинструктора с собой мы не брали. Да и возможности заниматься своими ранами почти не выпадало! Малейшее ослабление натиска со стороны врага мы использовали, чтобы набить патронами диски. Нужно было непрерывно вести огонь. Мы понимали, что только в нем наше спасение. Чем дольше продержимся, тем больше будет у нас шансов, что наши все-таки прорвутся и придут сюда.

На правом фланге дрались трое — Ярута, Галенкин и я. Дважды раненный, истекая кровью, Галенкин поднялся во весь рост и бросился на приближающуюся группу фашистов.

— За Родину! — крикнул он, строча из автомата. — Вперед! Победа будет за нами…

Огненная трасса подкосила отважного солдата. Галенкин качнулся и упал, сраженный очередью.

— Коля, — приполз я к нему, поднял его голову. Он посмотрел на меня мутными невидящими глазами и застонал в ответ, силясь сказать что-то важное для него в этот смертный час.

— Возьми мой автомат, Герасим… И патроны… — едва выдавил он и умолк. Пальцами правой руки Николай хотел было сжать на прощание мой локоть и не смог — рука судорожно дернулась и откинулась в сторону.

Мне стало невыносимо больно, я вспомнил, как он рвался в наш ударный отряд. Ему так хотелось принести освобождение своему селу! И вот нет с нами больше Галенкина. Он погиб, не дойдя до родного дома каких-то пять километров…

Но враги не прошли. Их добил гранатами Ярута. В это время разрывная пуля угодила ему в ногу. Дмитрий размотал обмотку, перетянул голень выше раны и продолжал вести меткий огонь по наседавшим немцам.

— В моем сознании запечатлелось, — вздохнув, сказал Герасим Ильич, — как упал прошитый автоматной очередью Александр Артамонов. А чуть позже я видел, как истекающий кровью от нескольких ран Борис Кигель, превозмогая боль, бросился навстречу прыгнувшему на него гитлеровцу. Борис подмял под себя врага, но еще один немец выстрелил Борису прямо в голову. Я вскинул автомат и нажал на спусковой крючок. Оба фашиста рухнули замертво.

Навсегда врезался мне в память еще один леденящий кровь эпизод. На позицию, занимаемую Даниленко, налетело сразу несколько вражеских солдат. Николай просто физически не в состоянии был всех уложить на месте! И пока мы помогали ему огнем, гитлеровцы свалили его с ног, пытаясь задушить. А один из них, не переставая, наносил и наносил Николаю удары ножом. Мы и этих садистов не выпустили живыми: отомстили.