Подвиг, 1968 № 05 - [23]

— Мало ли Янсонов на свете, — уклончиво говорит она.

А что она может сказать еще? Раз уж взяла на себя определенную роль, надо играть до конца. Пока она выигрывает только время — уже немало. Но если ее расчет верен…

— Ладно, Томас, с этим все ясно, — говорит гауптман. — Я предлагаю следующее. Предоставим нашей прелестной даме последнюю возможность чистосердечно признаться во всем. Последний шанс спасти жизнь. Если же и этим она пренебрежет… — Дитц выразительно щелкнул пальцами, — то не будем больше терять на это времени.

Томас Краммлих кивнул в знак согласия.

— Итак, мадам, откуда вы вылетели?

— Из-под Тукума… небольшой такой аэродром… возле леса.

— Какие подробности! — рассмеялся Дитц и протянул ей небольшую официальную бумагу. — Прошу ознакомиться. Справка из штаба воздушной дивизии. В указанный вами день на аэродроме находились только разбитые русскими бомбардировщиками «фокке-вульфы». Ни один из них по техническим причинам не мог взлететь. Предупреждаю: вам предоставлено в последний раз — на льготных условиях — право чистосердечно во всем признаться.

— С самого начала я говорила вам только правду.

— Капитан Терехов — тоже. Только немного другую. — С Дитца слетела маска благодушия. — Хватит устраивать балаган. Слушайте, вот правда. Вы вылетели из Минска. Ваша настоящая фамилия — Семина. Имя и отчество — Ольга Николаевна. Возраст — тридцать лет. Знание языков — немецкий, французский, итальянский. Радист первого класса.

Вот это был удар… Самое страшное — все правда, ни единой ошибки… Впрочем, одна ошибка была, ни одного из названных фактов капитан Терехов не мог знать. Они были знакомы, это верно, но для него, как и для всех на аэродроме и в группе, она была Лизой. Значит, небольшой просчетец, господин гауптман… Но ей-то от этого не легче! Хитрила, ловчила, тянула время, выжидала что-то — а ее, оказывается, предали еще до того, как она села в самолет…

Жгучая обида росла в ней, стиснула горло, надавила откуда-то изнутри на глаза. Она почувствовала, что вот-вот у нее хлынут слезы. На несколько мгновений она потеряла над собой контроль и поняла по глазам гауптмана, что он заметил это. Но он не заметил другого, на что обратила внимание она: Дитц не видел, какими глазами смотрел на него Краммлих, обиженный и оскорбленный тем, что гауптман скрыл от него все эти данные. Они были не заодно!..

Для нее это был не новый вывод, он только подтверждал ее прежние наблюдения. И пока не было видно, как можно воспользоваться разногласием между контрразведчиками. Да и когда воспользуешься — время ведь истекло!.. И все-таки этой пустяковой детали было достаточно, чтобы преобразить отчаявшуюся и оскорбленную женщину Ольгу Семину в расчетливую и выдержанную разведчицу. Она готова была бороться дальше, что бы там ни было!

А Дитц этого обратного перелома не заметил…

— Капитан Терехов сначала тоже упрямился, но оказалось, что он плохо переносит боль. — Дитц неторопливо перебирал лежащие перед ним бумаги. — Он многое нам порассказал, пересказывать — длинная история. Да мы вас и не просим об этом. От вас мы хотим узнать одно — ваше задание. Видите ли, капитан Терехов и его не утаил, но оно оказалось для нас такой неожиданностью… Короче говоря, мы хотели бы подтверждения от вас. Возможно, это облегчит вашу нелегкую судьбу. Хотя бы отчасти.

— Я не понимаю, о чем вы говорите…

И только тогда Дитц не выдержал, он прямо-таки взвился над столом, свирепый, разъяренный.

— Что?! Не понимаете? Сейчас поймете! — Он повернулся к Томасу Краммлиху. — Пусть введут.

Краммлих нажал кнопку. Дверь распахнулась, и двое конвоиров ввели в кабинет капитана Терехова. Да, это был он, его еще можно было узнать, хоть лицо — окровавленное, разбитое — было больше похоже на гротескную огромную маску. Конвоиры поддерживали его по сторонам — сам он был не в силах идти.

В руках у гауптмана откуда-то появились перчатки. Натягивая их на ходу, он подошел к летчику, цепко взял его за подбородок, поднял лицо и повернул в сторону разведчицы.

— Смотри сюда, сволочь. Ну? Узнаешь свою пассажирку?

Взгляд капитана Терехова не выражал ничего. Словно он смотрел на стол или стул. Семина даже подумала: может быть, он и в самом деле уже ничего не соображает?

— Ну? — прикрикнул еще раз Дитц. Летчик отрицательно качнул головой.

Дитц коротко, умело ударил его в лицо, затем резко повернулся к Семиной.

— Если и вы скажете, что не узнаете его, оба будете расстреляны немедленно. Сейчас же! Ну, узнали?

Она только пожала плечами.

— Ведь я уже говорила вам: меня вез немецкий летчик…

Дитц сразу успокоился. Прошел на место, снял перчатки.

— Томас, свяжитесь с Кнаком. Пусть возьмет дежурное отделение и тут же во дворе расстреляет обоих.

Вот и конец… Так быстро. Без пыток, без мучений. Можно считать, что ей повезло… Повезло… Так быстро… Вдруг. Это хорошо, что вдруг. Ждать — это ведь такая мука!.. Хорошо.

Она вся оцепенела. Она будто стала сомнамбулой: все видела, слышала, понимала, но это было отгорожено от нее чем-то прозрачным и непроницаемым. И этот звон в голове…

Она послушно вышла следом за конвоирами в коридор. Сзади вели капитана Терехова. Коридор был длинный-длинный… И темный в конце, возле лестницы. Она послушно пошла следом за конвоиром вниз. Каждое движение отпечатывалось в ее сознании, словно она видела их замедленными в десятки раз. Каждый шаг, каждый звук.