Подвиг, 1968 № 05 - [18]

— Чем обязан? — спросил Краммлих.

Тот показал удостоверение. Гестапо. Разведотдел.

Очевидно, он все-таки рассчитывал произвести какое-то впечатление. Хоть они и принадлежали к разным ведомствам, но гестапо всегда гестапо, а тут еще и фактор внезапности…

— О, коллега, — иронически заметил Краммлих и показал свое удостоверение.

Сыщик озадачился в первый момент, но потом, наверное, решил, что дело еще не так плохо, просто абвер в очередной раз перебежал братьям-соперникам дорогу, опередил. Это его несколько успокоило, и он предпринял осторожную попытку договориться.

— Простите, господин обер-лейтенант, я видел вас с дамой.

— Да, и что же?

— Вам известно, кто она?

— Разумеется.

Сыщик понизил голос до еле слышного шепота:

— Она в вашем номере?

— Нет.

Краммлих отступил в сторону. Сыщик подался вперед, осматривая пустую комнату. Его взгляд на миг задержался на столе, потом замер на двери ванной комнаты.

Краммлих не забывал, как он упивался тогда растерянностью и беспомощностью этого парня. Водить его за нос было приятно и легко. Если б знать, что водишь за нос свою фортуну, что в эти мгновения тают, словно фантомы, карьера, слава, ордена…

Гестаповец все еще не расстался со своими сомнениями — это было видно по его лицу, — и тогда Краммлих придумал, как избавиться от него окончательно. Он глянул на часы.

— Простите, у меня совсем нет времени. Если вы не возражаете, я буду одеваться при вас.

Он жестом пригласил сыщика в номер. Тот уселся в предложенное кресло, но не свободно, а как-то прямо: наверное, чтобы удобнее было осмотреться.

Краммлих снял со спинки стула френч, галстук, открыл шкаф, но так, чтобы сыщик не увидел незнакомку, и стал завязывать галстук перед зеркалом, вправленным в заднюю стенку дверцы шкафа.

— Так чем же я могу быть вам полезным?

В тоне Краммлиха звучало явное соболезнование, он не мог отказать себе в удовольствии поязвить над коллегой из гестапо и для полного собственного торжества подмигнул своей даме. Та сидела на корточках, подперев щеку кулачком, и, довольная, улыбалась. Ей тоже нравились эти кошки-мышки.

— Вы не скажете, где она сейчас?

— Готов спорить, вы убеждены, что она в ванной? — рассмеялся Краммлих. — Сделайте мне одолжение, загляните туда.

Галстук завязался как будто неплохо. Краммлих отступил на шаг, поглядел оценивающе. Вроде бы недурно. Тогда он, скосив взгляд на даму, спросил у нее одними глазами: ну как? Та поджала губки и отрицательно помотала головой. Краммлих тут же развязал галстук.

— Ну что вы, господин обер-лейтенант! — воскликнул гестаповец, словно и не сомневался в том, что ему говорили. Однако встал и заглянул в ванную комнату.

Краммлих сделал вторую попытку завязать аккуратный узел, но мятый галстук слушался плохо. Он косился на незнакомку, а та посмеивалась, иронически поджав губы, и столько во всем ее облике было юности, непосредственности, обаяния!..

Второй узел она тоже забраковала.

Сыщик уже не скрывал, что огорчен.

— Я ничего не имею против вас лично, господин обер-лейтенант, — говорил он. — Но мне придется держать ответ. Что я скажу своему шефу?

— Да, если вы скажете правду, то вам не поздоровится! — засмеялся Краммлих и взял свежий галстук. Оба говорили о разных вещах — и оба не знали об этом.

— Неужели вам трудно сказать, где она? — продолжал гестаповец. — Теперь ведь вам должно быть все равно.

— Откровенно говоря, пока что я думаю иначе…

Второй галстук завязался легко и красиво. Краммлих увидал утвердительный кивок, еще раз оправил френч и закрыл дверцу шкафа.

— Я вынужден извиниться перед вами, — подошел он к сыщику. — Но мне пора.

— Да, да, идемте…

На улице отвязаться от этого парня было совсем просто. Краммлих вернулся в номер самое большее через четверть часа. Дверь номера была закрыта, но не заперта. Это сразу насторожило. Краммлих бросился к шкафу. Пусто. В ванную — пусто. Он еще искал, побежал искать коридорного и портье, но в глубине души уже знал, что все бесполезно. Опоздал. Прошляпил.

Вернувшись к себе, он выпил сразу залпом оба коктейля. Опустился в кресло — грузно, устало… И вдруг каким-то десятым чувством понял, что Отто был прав и что гестаповец, прося содействия и пытаясь пробиться через его самодовольство, имел в виду совсем другое…

Три года прошло с тех пор. Краммлих не испытывал к ней злобы. В тот раз она победила честно. И красиво. Теперь пришло его время. Все козыри в его руках, и он выиграет, обязан выиграть! Но для этого нужно найти красивый ход, точный и неожиданный удар, который все решит разом. Допрос же идет третий час, он исписал кучу бумаги, даже рука заболела, а ничего путного в голову не идет.

«Все-таки любопытно, как она тогда ухитрилась улизнуть? Дверь — отлично помню — я запер хорошо, на два оборота…»

Краммлих ни секунды не сомневался, что Янсон не признается в парижском приключении, но ему захотелось вернуться к этому снова, он подумал, а почему б и нет, сдвинул на микрофон папки (правда, сделал это неаккуратно, она заметила движение) и спросил без всякого перехода:

— Почему вы все-таки удрали тогда из номера? Почему?

Янсон улыбнулась. Боже, как знакома ему эта ее улыбка!