Подсвечник Чпока - [26]

— Давай курнем, — хохоча, предлагал он Чпоку, но Чпок нервничал и дымить отказывался, спрашивал, где напиленные детали, а Пого объяснял, что пилил их ночью, всю ночь работал, вон они там лежат — он показывал куда-то во тьму, под горы мусора, — а днем не грех подымить, передохнуть, и следующей ночью он все закончит.

Последнюю ночь перед открытием Чпок не спал, ворочался с боку на бок, а проснувшись ни свет ни заря, понесся на фабрику в мастерскую к Пого.

— Давай, показывай, где эти ебаные детали, — орал он в лицо Пого, но Пого был на редкость спокоен, улыбался.

— Знаешь, — сказал он, — я сейчас должен туалет закончить, а потом уже примусь за вашу коробку.

— Какой еще туалет? — ничего не понимая, орал Чпок.

— Понимаешь, я врубился, — продолжал улыбаться Пого, — что на любой выставке главное — туалет.

Чпок стоял ошарашенный, тупо уставясь на Пого.

— Вот люди придут на выставку, захотят поссать, посрать, а туалета-то и нету. А красивый туалет — это полдела. Каков туалет, таково и впечатление, — говорил Пого, — вот я и взялся вчера туалет строить.

Чпок смотрел на Пого, начиная допирать, что тот просто сошел с ума, перекурил, скурил сорок граммов за несколько дней, и теперь впал в полный неадекват, и больше нельзя его слушать, время идет, летит, неумолимо надвигается открытие, тогда он толкнул Пого за порог мастерской, выхватил у него ключи и запер, а сам понесся к ларьку за беленькой, тяпнул из горла, живот отпустило, сердце перестало птицей рваться на волю, вернулся к мастерской, отпер Пого, тот и в самом деле оставшись один взаперти начал пилить. Чпок присоединился к нему, помогал, подавал детали, скульптура была закончена, к пяти начали собирать коробку, до открытия оставался час, «Так, а где же движущиеся картинки?» — почесал космы Пого, «И в самом деле, где же они?» — подумал Чпок, и живот снова скрутило, защемило сердце, застучало в голове, где, где же они? Ведь раньше за них отвечал товарищ с маленькой головой, наверное, оженившись и выйдя из дела, он оставил их Чпоку, а Чпок в суете про них совсем забыл. Молча он выбежал на улицу, поймал точилу, понесся через весь город домой, как назло, пятница вечер, пробка, точила стояла, Чпок выскакивал из нее, бежал через улицу к другой, снова вскакивал, ехал дальше, бежал, падал, упал в лужу, весь в грязи внесся домой, вот он, заветный пакет с движущимися картинками лежит у двери, Чпок схватил его, снова понесся, поймал точилу, ехал, бежал, к восьми влетел на фабрику, друзья приветствовали его, бежал мимо, весь белый, прижав пакет к груди, мимо, вот стоят сестра с подружкой с цветами, мимо, отец, мимо, идет Крокодил с заграничными Скупщиками мимо, толпа Петухов, мимо, влетел в дом выставки, стоп, пустота, вытер пот, где же коробка? Бежал в мастерскую к Пого, не добежал, увидел посреди темного двора новенький белый туалет, услыхал хохот Пого, увидал его, трясущего космами и побежал прочь, мимо, мимо, мимо, навсегда из этого мира…

Чпок бежал и бежал, но из сна убежать ему не удалось, и он очутился у себя в квартире, где и засел, укоренился грибом крепким. Картинок его Крокодил, понятно, больше не покупал. Бабули почти сразу иссякли, Чпок стал скупиться и экономить. Из дому он почти не выходил, разве что в магазин за картохой. Однажды нашел на дороге три завалящиеся картофелины, и, воровато озираясь, к стыду своему подобрал. Питался по большей части геркулесовой кашей пустой, не токмо без масла, но и без соли с сахаром. Вот с тоски и безысходности овладел он чуток той программой мудреной, которой его товарищ с имбециловой бошкой пользовался. Ну, и со злобы или шутки ради, или от того и другого вместе, а, может, просто желая выделиться, прилепил он к портрету правилы Страны своей пизду вместо рта, и выложил ту картинку во всемирную сеть. С утра проснулся, заглянул в сетевые недра, ожидая реакции какой развеселой от сетевого сообщества, ан нет, реакции ноль, ну задумал тогда в магазин за хлебом сходить, благо картофан с геркулеской закончились. Вышел во двор, тут-то его и сцапали. И надо же как, зыркнул Чпок вначале по сторонам из природной предосторожности, вроде нет никого, повернулся к двери, чтоб ее захлопнуть, глядь, как бегут к нему со всех сторон дяди взрослые, кто-то в штатском платье, а кто-то с самодвигой наперевес. И откуда только они взялись? Небось, из точил своих во дворе тихой сапой припаркованных, повыскакивали. Затащили Чпока обратно в квартиру, беседы ради, и заперли на кухне. Нависли над ним трое, а остальные по хате разбрелись, кто в подъезде остался, а кто в прихожей. Первый, коренастый и маленький, был на вид очень злым, но играл роль доброго. Второй, помоложе и со шрамом на лице, тоже очень злым казался. Но не притворялся, соответствовал роли своей. Третий с отсутствующим выражением хлебала и стеклянными моргалами, все вопросы норовил задавать не простые, а с подковыркой какой. Состоялся у них такой разговор.

Третий: Чпок, ты кто такой, чтобы вмешиваться в социальную политику государства?

Чпок (неуверенно): Ну, я это… художник…

Третий: Художник, епта! А образование у тебя какое?