Подснежник - [141]

– Гарри…

– Тебе необходимо поработать на натуре, дружище. Подумай, какую пользу эта поездка может принести твоей науке. Ведь ты криминолог, в конце концов! Для тебя это отличная возможность глубже узнать свой предмет. Используй свой метод на всю катушку, включи в него полевые исследования. Как там это у тебя называется? «Этнографический подход, основанный на принципе „включенного наблюдателя“»?

– Я предпочитаю выводы, основанные на логике.

– Любой чисто интеллектуальный анализ – чушь собачья. Я предлагаю тебе испытать кое-что самому. Ну, признайся, ведь на самом деле тебе ужасно хочется поехать, правда?

– Нет, неправда.

– Врешь. Это же так интересно! Интересно и захватывающе.

– Возможно. Но я не могу все бросить и улететь в Испанию.

– Почему нет? Господи, Ленни, ты столько лет изучал девиантное поведение, а сам всегда подчинялся общественным стандартам. А ведь когда-то ты считался гребаным радикалом! Когда же ты сам совершишь что-нибудь радикальное?

– Гарри…

– Нет, ты скажи, я прав или нет? Ты боишься сделать что-то такое, что было бы похоже на приключение, боишься, что это может испортить твою тихую, уютненькую жизнь!

Я вздохнул. Гарри улыбнулся своей характерной улыбкой, похожей на хищный оскал.

– Как бы там ни было, – сделал я последнюю попытку, – я все равно не смогу выехать из страны. У меня нет с собой паспорта.

Гарри рассмеялся.

– Пусть тебя это не беспокоит, дружище! Паспорт мы тебе достанем.

Самолет быстро снижался, и я почувствовал, как мой желудок подкатился к самому горлу. Интересно, почему это называется «морская болезнь»? Скорее уж «воздушная» или даже «земная», коль скоро мы опускаемся к земле. «Что, черт возьми, я делаю?! – внезапно подумалось мне. – Зачем я ввязался в это идиотство?!» Кружащее голову ощущение невероятной свободы и всемогущества, которое я испытал, когда согласился лететь с Гарри, быстро испарилось, и я в полной мере осознал, в какое сложное положение сам себя поставил. Своей свободой я, во всяком случае, рисковал отнюдь не меньше Гарри, и внешнее хладнокровие, в котором было очень много от фатализма, я черпал только в овладевшем мною безрассудстве отчаяния. Я снова позвонил на факультет, и, хотя мне учинили настоящий допрос с пристрастием, сумел собраться с мыслями и привести несколько весьма туманных причин, объяснявших, почему мое отсутствие затянется свыше оговоренного срока. Мне якобы нужно было время, чтобы кое-что обдумать. Кроме того, я сослался на неблагоприятные личные обстоятельства. Мне таки удалось вызвать к себе некоторое сочувствие, и мой отпуск был благополучно продлен. По всей видимости, на факультете решили, что я нахожусь на грани нервного срыва. Что ж, в своих догадках мои коллеги ушли недалеко от истины.

Но теперь, когда наш самолет уже заходил на посадку в аэропорту Малаги, я снова задумался о серьезности своего положения. О нешуточной опасности предприятия, в которое ввязался. До посадки оставались считанные минуты. «Пассажиров просим пристегнуть ремни и потушить сигареты». Насколько я знал, приземление всегда считалось самой опасной частью полета, но сейчас меня больше всего беспокоила не благополучная посадка, а то, что будет дальше. Что, черт возьми, я делаю?! Да ничего особенного – просто лечу в чужую страну с поддельным паспортом в кармане, сопровождаю опасного преступника, сбежавшего из английской тюрьмы.

Гарри почувствовал, что я снова начал мандражировать.

– Спокойнее, Ленни. – Его голос прозвучал хрипловато и мягко. – Ради всего святого – спокойнее.

У нас с собой был только ручной багаж, поэтому мы могли сразу отправиться на таможенный досмотр. Всю процедуру мы прошли на удивление быстро и без малейшей зацепки. Водитель с машиной уже ждал нас на стоянке.

Поездка до Марбеллы заняла около часа. Время от времени за окнами машины мелькала тусклая голубизна Средиземного моря, почти повсюду обрамленная многоэтажными сооружениями из белого бетона.

– Скучное местечко этот Коста-дель-Соль, – заметил Гарри. – Но мы могли бы на пару дней съездить куда-нибудь подальше от побережья. Например – в Гранаду, посмотреть Альгамбру.[60]

Я кивнул и закрыл глаза, но яркое солнце все так же пылало сквозь веки.

Наконец мы приехали на виллу. Мраморные ступеньки вели к высокой выбеленной стене, сложенной из крупных каменных блоков. Из-за стены выглядывала цилиндрическая башенка, украшенная цветной мозаикой. В конце лестницы, у ворот из кованого железа, нас встретил невысокий, лысеющий, но еще очень крепкий мужчина. Жаркое солнце выдубило кожу его лица с грубыми чертами. Между полами расстегнутой гавайской рубашки виднелись седые волосы на груди и яйцевидный животик, нависавший над поясом эластичных шортов.

– Рад тебя видеть, Гарри! – прорычал мужчина.

– Привет, Джок, – откликнулся Гарри, обнимая его за плечи. – Как дела?.. Познакомься, это Ленни. Он у меня по связям с общественностью.

– Приятно познакомиться, Ленни. Проходите.

Джок пропустил нас в ворота. Мы пересекли густо увитый темно-зеленой листвой крошечный дворик с фонтаном и вошли в деревянную дверь, украшенную железными заклепками в средневековом стиле. Полы на вилле были из розового португальского мрамора; декоративную штукатурку стен приятно разнообразили мозаичные узоры и цоколь из лепной плитки. Над камином темнела абстрактная скульптура из выброшенной морем коряги. По углам комнаты стояли массивные каменные вазы, стены были задрапированы марокканскими циновками, вокруг модернового кофейного столика из дымчатого стекла и изогнутых стальных труб стояли диван и кресла, обтянутые белой кожей. За раздвижными французскими окнами в дальнем конце комнаты виднелось вымощенное голубой плиткой патио и блестел бирюзовой водой бассейн.