Подслушанные разговоры - [4]
— Ну, прости, котенок, ну, ладно. Но согласись, что ты редко звонишь вот так, без предварительных договоренностей.
— Павлик, зая, у меня очень серьезные проблемы со здоровьем. У меня беременность трехнедельная на фоне эндометриоза.
— Что это значит?
— В смысле, ты хочешь знать, что такое беременность?
— Нет, вот этот эн-до-три...
— Болезнь такая. Женская. Но ключевое понятие здесь другое — беременность!
— Ты хочешь сказать, что...
— Нет, беременность от мужа. Ты же понимаешь, я не могу так рисковать.
— Маш, не мое дело тогда, но, может, тебе не пить?
— Зая, ты не догоняешь. Я же тебе сказала: на фоне эндометриоза! Я могу не выносить!
— Но ведь ты хотела ребенка!
— Врач сказал, что нельзя. Я могу не выносить, и тогда все, больше никогда. Мне ведь уже тридцать два. Не девочка. Поэтому у меня через неделю аборт. Вот я тебе и позвонила, чтобы ты меня не терял.
— Машка, бедная моя! Дай я тебя поцелую!
— Пожалуйста, лягушачьи лапки и яйца “Госпожа Бовари”!
— А знаете, я уже привыкла, что вы так подкрадываетесь! Мне уже даже это нравиться начало!
— Я рад. Еще вина?
— Двести грамм. А коктейли у вас какие?
— Я принесу вам карту сейчас.
— Сделайте одолжение.
— Вкусные лапки. Будто курицу ешь. Или кролика. А как “Госпожа Бовари”?
— Госпожа Бовари — это я.
— Хо-хо-хо!
— Ха-ха-ха!
— Пожалуйте винную карту.
— Тэк-с, что тут у нас имеется... Тэк-с, Б-52 —вчерашний день, лонг-айлендский чай со льдом — ненавижу колу, вот! Буду коктейль с много чего обещающим названием “Новый русский”.
— Сию минуту.
— Нет уж, вы его смешайте, пожалуйста, как полагается, не за минуту, битте, сильвупле.
— Маш, ты когда напиваешься, такая вредная становишься! И такая красивая, блин... Может, поедем сразу ко мне, а? Я тебе сам Меровинга зажарю и котлет наваляю.
…
— Пожалуйста, жаркое “Меровинг” и котлет-де-воляй.
— Мне еще “Нового русского!”
— Может, хватит, котенок?
— Павлик, ты мне пока что не муж запрещать!
…
— Вот ваш коктейль, сударыня, и знаете, тут за стеночкой сидит один господин — он уже давно тут сидит, и мне кажется, что он внимательно слушает ваши разговоры...
— Что? Что вы там шепчете? Я не поняла ни слова. Ой... Павлик... Мне дурно...
— Здравствуй, Маша.
— Здравствуй, Виталик... Ты же уехал до пятницы...
— Как видишь, уехал, но не весь. Павел? Приятно познакомиться.
— М-мм. Мне тоже...
— Неловкая ситуация, не правда ли? Женечка, принеси нам бутылочку “Смирнова”, такую, знаешь, запотевшую-вспотевшую.
— Откуда ты знаешь, что он Женечка?
— А у него бэджик ведь специальный, Марусечка, ты просто не заметила. Видишь, написано: “Ев-ге-ний”. Уменьшительное, значит, Женечка. Беги, Женечка, шустри.
— А мне “Нового русского” еще, Женечка!
— Нет, радость моя, ты больше не пьешь! Мне нужен здоровый ребенок. Правда, Павлик?
— М-мм, да!
— Что ж ты, Маша-герл, такая нетерпеливая? Только муж за порог, а ты к трахалю сразу же, а?
— Я, собственно, не понимаю, отчего ты со мной разговариваешь в таком тоне? С кем хочу, с тем и живу. Ты тоже не ангел с крыльями.
— Маша, я тебя сегодня побью. Вот прямо сейчас побью!
— Ну, уж нет, убери от нее руки! Я сказал, убери, ты, старый хрен!
— Та-ак, вот и водочка пришла вместе с Женечкой. Женечка, выпьешь с нами?
— Нет, что вы, я на службе, и у меня к вам просьба — пожалуйста, если уж вы напились, ведите себя прилично. Потому что у нас ведь не малина воровская, а французский ресторан.
— Не волнуйся, Жендос, все будет оллрайт. Так... Павлик, зая, будешь водочку? Маша пропускает.
— Ничего я не пропускаю! Я уже всю жизнь свою и так пропустила! Хватит! И он тебе не зая, и не Павлик! А Павел Николаевич!
— Я злой уже, как Карабас-Барабас! На всех на вас! Я еще, замечаете, шучу тут с вами!
— Ой, как ты мне надоел, Виталик! Ну, прямо хуже всех надоел!
— Марусечка, любимая, не бросай меня, а? Ну что ты с этим хлыщом лакированным связалась? Хочешь, я себе пересадку волос сделаю?
— Виталик, перестань! Не в лысине ведь дело, понимаешь, нет? Просто ты все время где-то ездишь, где-то так далеко всегда от меня, а я...
— Ну не плачь, девочка, не надо... Все ведь для тебя, родная, я для тебя ведь стараюсь и для детишечек будущих... И никакого аборта мы делать не будем, позвоним Вере Мартыновой, и она нас отправит в клинику, в Израиль, там самые лучшие врачи... Ну, мы же можем себе это позволить...
— Правда? И ты на меня не сердишься? Совсем?
— Маша, но ты ведь мне должна пообещать, что с Павлом Николаевичем больше видеться не будешь! Это очень серьезно.
— Я понимаю. Да. Конечно. А можно мне еще выпить?
— Павел Николаевич, вы не рассердитесь, если мы с женой вас оставим? Навсегда оставим, нам ведь пора домой, мы ждем ребенка...
— А-а, кх-кх, м-мм... Ну, да. Прощай, Маша. Радость наша.
— Виталик, ну ты тоже. Мне ведь его жалко. Как я могу вот так взять и уйти! Он же будет страдать. Павлик, ты будешь страдать?
— Ну, я не знаю. Ну, буду, наверное. Да. Буду.
— Вот видишь, Виталик, он будет страдать.
— Опять начинаешь?! Я с тобой по-хорошему, по-доброму, а ты опять начинаешь?!
— Убери от нее руки, ты, скотина!
— Законная скотина! Законная! А ты кто? Ты кто?
— Я люблю Машу. Я никогда бы руки на нее не поднял!
Зима, 1959 год. На Северный Урал отправляется группа свердловских студентов-лыжников — в поход к горе Отортен. Молодые, веселые, беззаботные, они не знали, что никогда не вернутся. Через несколько месяцев поисков ребят нашли погибшими. Смерть их была страшной и жестокой. До сих пор обстоятельства этой таинственной и мистической трагедии — загадка. Почему гибель дятловцев скрыли от журналистов? Чем объяснить, что их похоронили спешно, стараясь не привлекать внимания? Версий множество — правду не знает никто. Героиня Анны Матвеевой, молодая писательница, пытается приподнять завесу тайны над этой леденящей душу историей.
В новом романе «Завидное чувство Веры Стениной» рассказывается история женской дружбы-вражды. Вера, искусствовед, мать-одиночка, постоянно завидует своей подруге Юльке. Юльке же всегда везет, и она никому не завидует, а могла бы, ведь Вера обладает уникальным даром — по-особому чувствовать живопись: она разговаривает с портретами, ощущает аромат нарисованных цветов и слышит музыку, которую играют изображенные на картинах артисты…Роман многослоен: анатомия зависти, соединение западноевропейской традиции с русской ментальностью, легкий детективный акцент и — в полный голос — гимн искусству и красоте.
Анна Матвеева – автор романов «Перевал Дятлова, или Тайна девяти», «Завидное чувство Веры Стениной» и «Есть!», сборников рассказов «Спрятанные реки», «Лолотта и другие парижские истории», «Катя едет в Сочи», а также книг «Горожане» и «Картинные девушки». Финалист премий «Большая книга» и «Национальный бестселлер». «Каждые сто лет» – «роман с дневником», личная и очень современная история, рассказанная двумя женщинами. Они начинают вести дневник в детстве: Ксеничка Лёвшина в 1893 году в Полтаве, а Ксана Лесовая – в 1980-м в Свердловске, и продолжают свои записи всю жизнь.
Роман «Есть!» – это и портрет современной русской жизни в городском интерьере, и картина метаний творческой души, загнанной в жесткие рамки формата, и гимн жизнелюбию и таланту. Перед вами роман о том, что каждый из нас заслуживает любви и сочувствия; у каждого из нас есть талант, даже если это только талант ЕСТЬ!
Книга «ГОРОЖАНЕ» – это девять новелл, восемнадцать героев. Один необычный город глазами Анны Матвеевой: лицом к лицу.Здесь живёт драматург с мировым именем Николай Коляда, родился великий скульптор Эрнст Неизвестный, встретились когда-то и подружились опальный маршал Жуков и знаменитый уральский сказочник Бажов. Владимир Шахрин – ещё не ставший лидером легендарной группы «Чайф» – меняет пластинки на барахолке, Евгений Ройзман – будущий мэр – читает классиков в тюремной камере; на улицах эпатирует публику старик Букашкин – незабываемое лицо города.
Герои историй Анны Матвеевой настойчиво ищут свое время и место. Влюбленная в одиннадцатиклассника учительница грезит Англией. Мальчик надеется, что родители снова будут вместе, а к нему, вместо выдуманного озера на сцене, вернется настоящее, и с ним – прежняя жизнь. Незаметно повзрослевшая девочка жалеет о неслучившемся прошлом, старая дева все еще ждет свое невозможное будущее. Жена неудачливого писателя обманывается мечтами о литературном Парнасе, а тот видит себя молодым, среди старых друзей. «Ведь нет страшнее, чем узнать свое место и время».
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Американка Селин поступает в Гарвард. Ее жизнь круто меняется – и все вокруг требует от нее повзрослеть. Селин робко нащупывает дорогу в незнакомое. Ее ждут новые дисциплины, высокомерные преподаватели, пугающе умные студенты – и бесчисленное множество смыслов, которые она искренне не понимает, словно простодушный герой Достоевского. Главным испытанием для Селин становится любовь – нелепая любовь к таинственному венгру Ивану… Элиф Батуман – славист, специалист по русской литературе. Роман «Идиот» основан на реальных событиях: в нем описывается неповторимый юношеский опыт писательницы.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Мы приходим в этот мир ниоткуда и уходим в никуда. Командировка. В промежутке пытаемся выполнить командировочное задание: понять мир и поделиться знанием с другими. Познавая мир, люди смогут сделать его лучше. О таких людях книги Д. Меренкова, их жизни в разных странах, природе и особенностях этих стран. Ироничность повествования делает книги нескучными, а обилие приключений — увлекательными. Автор описывает реальные события, переживая их заново. Этими переживаниями делится с читателем.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.
Я набираю полное лукошко звезд. До самого рассвета я любуюсь ими, поминутно трогая руками, упиваясь их теплом и красотою комнаты, полностью освещаемой моим сиюминутным урожаем. На рассвете они исчезают. Так я засыпаю, не успев ни с кем поделиться тем, что для меня дороже и милее всего на свете.