Подружка – кровь с молоком - [31]

– Круто!

Сильвания кивнула. Девочки сидели некоторое время молча, каждая в своих мыслях. Сильвания представляла себе рослого русоволосого юношу (странным образом похожего на того, которого встретила тогда на эскалаторе). Под плакучей ивой на берегу озера при полной луне он признавался ей в любви, ревности и укусах.

Дака представляла себе черноволосого молодого вампира (похожего на солиста группы Krypton Krax). Она пыталась вообразить акт его ревности. Её молодой платформенный друг подкрадывался сзади к другому мальчику, раскрывал рот и вонзал свои безукоризненные клыки в бледную шею. Чавк!

Сильвания первой очнулась от своих мыслей.

– Глупо только, что мы уже не в Бистрине, а в Биндбурге. Я думаю, здесь скорее редкость, чтобы один мужчина кусал другого из ревности.

– Ещё глупее то, что наш папа укусил, как нарочно, папу Хелене. Или попытался укусить.

Сильвания печально кивнула. Про Хелене, в качестве будущей лучшей подруги, можно было, пожалуй, забыть. Внезапно она что-то вспомнила.

– Кстати, я кое-что видела. Когда Хелене садилась в машину, из кармана её джинсов свисала застёжка цепочки. Золотая. – Сильвания покосилась на сестру и подождала.

– Ты хочешь сказать… это была твоя цепочка?

– Не знаю. Могла быть и моя. Но она ведь не одна такая на свете. Есть много золотых цепочек.

– А зачем Хелене твоя цепочка? Она же знает, что ты её ищешь.

– Вот именно, я тоже так думаю. Допустим, она нашла мою цепочку – ведь она бы тогда мне её вернула.

– Да ты наверняка обозналась. Скорее всего, это была какая-то совсем другая цепочка, – сказала Дака.

Сильвания энергично кивнула:

– Да, не может быть, чтобы это была моя цепочка.

Глубокой ночью

В эту ночь Михай Тепез делал нечто из ряда вон выходящее. Он спал. По крайней мере, пытался это делать. Ради своей жены. Как и предвидели Сильвания и Дака, их родители помирились. Эльвира простила Михаю укус и подарила ему крышку унитаза, расписанную червяками. Господин Тепез понял, что его ревность, может быть, при известных условиях, была чуточку – самую малость преувеличена. Он хотел этой же ночью полететь к господину доктору Штайнбрюку и извиниться, но идея не понравилась его жене. Она сказала, что сама поговорит со своим арендодателем. Что именно она ему скажет, Эльвира ещё не знала. Вероятно, станет утверждать, что её муж страдает одной необычной болезнью: в ней соединяются экстремальная ревность с ночной потребностью кусаться. Совершенно неисследованная, редкая картина заболевания. Медицина перед нею пока ещё топчется в детских башмачках.

А чтобы отпраздновать примирение, Михай покинул свой гроб в подвале. Теперь он лежал в чересчур мягкой постели жены. Она благоухала порошком, а не сырой землёй, сверху не было крышки, и Михая не покидало чувство, что он вот-вот утонет в матраце. Но он всё же не роптал. Вампир прижимался к жене, уткнувшись носом в её пышные рыжие волосы, которые пахли васильками и фисташками. Он глубоко вдыхал этот аромат, закрыв глаза, и грезил о красивых вещах – о густых лесах родины, о синих глазах жены, о долгих вылетах с дочерьми и о том, что у доктора Штайнбрюка выпадут последние волосы.

Эльвира Тепез спала глубоко и крепко. Во сне она сжимала руку своего мужа. Так, на всякий случай.

А в доме № 21 в Липовом тупике Дирк ван Комбаст ворочался в своей оздоровительной «водяной постели» с боку на бок. Ему снилось, что он сидит голый на коньке церковной колокольни. Вокруг летали четыре крысы в чёрных накидках. У них были острые носы и длинные усы, но он узнавал в них Михая, Эльвиру, Дакарию и Сильванию Тепез. Крысы дьявольски смеялись и чокались бутылками шнапса, в которых плавали гусеницы. Крысы-Тепезы обнюхивали его. Они подлетали всё ближе и ближе.

Дирк ван Комбаст сразу понял, что должен сделать: ударить в церковный колокол и тем самым позвать кого-нибудь на помощь. Он пытался дотянуться носком до колокола и пнуть его. Крысы от этого смеялись ещё громче. Они повизгивали от удовольствия. Дирк ван Комбаст размахнулся ногой со всей силы и ударил в колокол. Тотчас же прозвучал оглушительный шум. Но шум был мало похож на колокольный звон. Адский грохот исходил от ударной установки и виолончели. Дирк ван Комбаст машинально зажал уши, но, едва оторвав руки от конька колокольни, упал. Он падал, и падал… и падал.

Мужчина разом очнулся ото сна. Сорвал с лица маску, прикрывающую глаза. Лоб его был мокрым от пота, а во рту пересохло, как после перехода через пустыню. Он нашарил на ночном столике стакан с водой. Жадно осушил его в два глотка. Затем встал, сунул ноги в свои голубые комнатные тапки с помпонами и подошёл к окну. Пальцем отодвинул гардину в сторону и выглянул в ночь. Соседний дом был погружён во тьму. Как будто там жили нормальные, мирные люди. Но Дирк ван Комбаст знал, что это не так. У него пока не было доказательств, но уж они найдутся.

Он сунул в рот чесночное драже, поцеловал фото своей матери и вернулся в постель.

Приблизительно в пяти километрах южнее, в центральной части города господин доктор Петер Штайнбрюк в это время перепроверял, хорошо ли сидит на шее подголовник. Он подкладывал под него полотенце, а снаружи насаживал на подголовник круглую кухонную форму для выпечки. Господин доктор Штайнбрюк действовал наверняка. С тех пор как он узнал, что этот сумасшедший кусака действительно существует, а его дочери даже учатся в одном классе с Хелене, он больше не полагался на волю случая. К его большой тревоге, Хелене отказалась надевать на себя подголовник. Она была необычайно замкнута и утверждала, что не знает этого кусачего мужчину и не водит знакомства с теми двумя девочками. При этом сами девочки даже показались господину Штайнбрюку знакомыми. Может, они были его пациентками? Может, он уже видел их в школе? Или он их с кем-то путает?