Подручный смерти - [76]

Однако чем больше я думал об этой ситуации, тем более странной она казалась. Возвращая на место ключ Шкоды, я вдруг понял, что мне даже неизвестно, Шеф – это он, или она, или, может быть, оно. Таинственный обитатель комнаты на чердаке мог оказаться чудом в перьях с телом рыбы, ногами слона и головой аксолотля… Но, скорее всего, нет ничего подозрительного в том, что я его ни разу не увидел. Наверное, просто не судьба.

Ну да ладно. Я прилег на кровать, закрыл глаза и целых семь часов размышлял обо всем, что произошло со мной на этой неделе, о контракте, о его условиях. Я не прерывался ни на еду, ни на питье, ни на что-либо еще, пока не услышал стук в дверь. К тому моменту у меня разболелась голова. Я давно забыл, что мне утром сказал Смерть, и поэтому искренне удивился, когда он вошел. Но еще сильнее удивился, увидев, что футляра при нем нет, а косу он мрачно сжимает в правой руке.

– Что случилось? – спросил я.

Он сел в кресло, почти до упора откинул спинку и обо всем мне поведал.

* * *

– Пожалуй, для начала я тебе расскажу о свежевании, чтобы ты понял, что я ничего не имею против этого метода per se [17], – сказал он, рассеянно пристраивая косу к стене. – Он объединяет в себе практически все, что мне нравится в процедуре умерщвления… Например, здесь требуется подробный план действий, включающий заманивание клиента в уединенное место, определение удачного момента для удара, время на уборку и так далее. Кроме того, существуют официальные требования успешного свежевания, а выполнять их – само по себе задача не из легких. Здесь есть где развернуться творческой мысли. К примеру, начинать с головы или с ног? Какую часть лезвия лучше применить? Как срезать кожу – небольшими лоскутками или делать длинный надрез вдоль спины и очищать туловище, как апельсин? Я, конечно, все упрощаю – на самом деле, очень тяжко отделять плоть от… – Он замялся. – Тебя это не слишком шокирует?

Я покачал головой, отчаянно пытаясь отвлечься хоть на какую-нибудь мелочь. Но мозг отказывался подчиняться. Он явно выполнял собственную программу, потому что отвечал мне единственным посланием: «Повзрослей. Не убегай».

– Хорошо… В общем, получаешь удовольствие на стадиях подготовки и исполнения, после чего много работы с последствиями. К примеру, крайне важно почистить косу сразу, иначе лезвие заржавеет. Я и новый инструмент взял потому, что прежнюю косу несколько недель назад давал Шкоде. Не спрашивай, зачем она ему понадобилась, но факт тот, что он долго ее не возвращал. Когда же я потребовал ее назад, он сказал, что потерял. Но знаешь, что было на самом деле?

– Что же?

– Все это время он держал ее у себя под кроватью. Косовище сплошь в крови, на лезвии остались следы жира и плоти, он даже не удосужился ее завернуть. Я стоял у него над душой, пока он все не отмыл. Несколько часов ее драил, отчистил все до пятнышка, но я-то знал, что они там остались, и уже не мог воспринимать ее такой, как прежде…

Он тоскливо посмотрел на свое новое орудие у стенки. За разговором о деталях процедуры его бледное и угрюмое лицо заметно оживилось, он даже мимолетно улыбнулся несколько раз, но, вспомнив о старой косе, вернулся к молчаливой подавленности. Мне захотелось поднять ему настроение, и я решил сменить тему.

– А кем был ваш сегодняшний клиент?

– Глубоко несчастным человеком, – вздохнул он.

– Почему?

– Считал, что жизнь его обманула. Сам он был невероятно честен – в любых словах и поступках. Верил, что ничего нельзя утаивать и каждый должен вести себя открыто. Совершенно идиотская теория – за что он и поплатился. Ни один друг не задерживался рядом с ним дольше нескольких месяцев. – Он горько усмехнулся. – Любого, с кем он знакомился, он рано или поздно сильно обижал – причем без всякого умысла.

За два года сыскной практики я хорошо усвоил, что в отношении честности люди руководствуются двойными стандартами. Они ее любят или ненавидят, они к ней стремятся или ее избегают. То им кажется, что лучше не знать ничего, то они оскорбляются, что им о чем-то не сообщили. Они презирают невежество, но так же не любят переворачивать камни в поисках того, что под ними спрятано.

За годы, проведенные под землей, я научился совсем иному подходу. Мертвые примирились с тем, что есть вещи, о которых им известно, и есть вещи, о которых им не известно. Поэтому трупы такие глупые.

Простите, что прерываю.

– А чем он занимался?

– Работал на скотобойне, что на южной окраине города. – Смерть посмотрел в потолок и тяжело вздохнул. – И позволь мне все-таки закончить. Может быть, я лучше смогу понять, зачем я так поступил.

Я кивнул и устроился поудобнее. Прежде чем приступить к рассказу, он щелкнул задвижкой и поднял спинку в стоячее положение.

– Представь себе, что ты едешь по двухполосной дороге вдоль фермерской земли. Пересекаешь канал по невысокому, но крутому мосту, поворачиваешь налево и въезжаешь во двор скотобойни. Кондиционер «метро» всасывает сладковатый запах отварных костей и развевает его по салону. Ты выходишь из машины, осматриваешься. Перед тобой – двухэтажный кирпичный дом с косой гладкой крышей, четырьмя маленькими окнами, узким крыльцом и двориком, вымощенным брусчаткой. Справа от дома – пристройка, из которой выходит высокая серая труба, несколько металлических труб поменьше торчат из стен под самыми невообразимыми углами. Вот в таком месте я и оказался сегодня в десять тридцать.