Подросток. Исполин. Регресс. Три лекции о мифологических универсалиях - [6]

Шрифт
Интервал

Теперь следующий момент. Всё, что принадлежит к миру чужого, оказывается потенциально вредоносным, и оно, логично, оказывается эмоционально окрашенным. Причем эмоционально окрашено оно настолько, что это напрочь затмевает объективные физические качества. Просто: они не важны.

Привожу простейший пример из советской культуры. Представьте себе середину 80-х годов, когда уже из гнусных Штатов проникает всякая разная тлетворная зараза. В школе на какой-нибудь «Голубой огонек» некая комсомолочка пришла в настоящих американских джинсах. Вы себе хорошо представляете масштаб проблемы? Что с ней потом будет? Какие чувства она вызовет и у кого? Она вызовет массу чувств. Зависть, да. Гнев и ярость, совершенно правильно. И при этом будет бешеное количество эмоций: «хочу такие!» И заметьте, ну что такое американские джинсы, это ж рабочая одежда, это прочные, крепкие штаны. Но чувства-то не будут иметь никакого отношения к рабочей одежде! они будут полыхать к джинсам как к предмету роскоши! Скажите мне, чем в этом случае джинсы отличаются от платья с декольте или норковой шубы?! Правильно, как в анекдоте: «Ничем, дяденька!» Вечернее платье или норковая шуба меньше эмоций вызовет. Вот, прекрасно: мне подсказывают фразу «выбилась из коллектива». Знаете, у меня джинсов в жизни было немного, а американских не было вовсе, но вы себе не представляете, какие у меня были страшные в школе проблемы из-за того, что я, как меня всегда обвиняли, противопоставляю себя коллективу. Я, честное слово, не противопоставляла, но меня на каждом собрании пробирали с формулировкой: «Баркова противопоставляет себя коллективу». Ой, как вспомнишь, так вздрогнешь. Жуткое дело было.

Здесь нам пригодится умное слово «семиотика». Что есть семиотика? Семиотика есть наука о знаках. Эти самые джинсы – очень четко знак для советской культуры, знак привлекательного или, наоборот, ненавистного Запада. Как только вещь семиотически окрашена, символически окрашена, мифологически окрашена (в данном случае это полные синонимы), эмоционально окрашена, то, как я уже сказала, объективные ее качества вообще не играют никакой роли. Совершенно. Она превращается в некий знак. Когда вы видите в киоске пластикового Деда Мороза или Санта Клауса, объективные качества этого пластика (ведь это же кусок пластика!) не имеют значения, вы начинаете рассуждать на тему «Дед Мороз хорошо, Санта Клаус плохо» или просто радоваться Новому году.

Итак, мы сейчас с вами, разбирая позицию «свой/чужой» вписались с этими джинсами вот во что. С одной стороны, джинсы окрашены резко положительно, раз они вызывают зависть, ну конечно, многие хотели в Советском Союзе такое иметь. С другой стороны, как вражеский объект, они табуированы, резко отрицательно окрашены.

Итак, это оппозиция «свое/чужое», которая является, как я уже сказала, главнейшей.

Дальше, следующий важнейший момент – это понятие законов. Мир «своего» воспринимается как мир правильный, в котором существуют законы. Мир чужого воспринимается как беззаконие. То есть наш мир – мир порядка, а вражеский мир – это мир хаоса. Важнейший момент: если мир своего мыслится находящимся в центре, то отсюда логично, что центр мира своего – это максимальное воплощение порядка, максимальное воплощение законов.

А теперь смотрите. Итак, я вроде бы сказала такие простые и очевидные вещи, что мир своего находится в центре, мир своего есть законы, сердце мира своего – это квинтэссенция закона. А теперь, посылая логику на заслуженный отдых, я задаю дурацкий вопрос. В каких частях мира своего сила блага, она же сила порядка, сила закона, сконцентрирована максимально и почему? Я вам, характеризуя Советский Союз, употребила термин «железный занавес». Термин «тождество противоположностей в мифологическом мышлении» встречали, я думаю. Вот сейчас вы с этим тождеством противоположностей столкнулись лично. То есть если мы с вами начинаем характеризовать советскую эпоху, то мы сразу вспоминаем какую-нибудь Спасскую башню, это ж чем вам не ось мира! И с другой стороны, термин «железный занавес» нам сразу дает образ границы – границы, которая, логично, не пропускает вражеские силы в наше прекрасное советское общество. С точки зрения любой нормальной геометрии центр круга и его окружность – это вещи противоположные, но, как вам уже было сказано, логика ушла на заслуженный отдых. С точки зрения мифологии, с точки зрения эмоций центр и граница одинаково эмоционально окрашены, и поэтому они оказывается символически, семиотически тождественны. Иногда частично тождественны, иногда полностью тождественны. А вот конкретика, это уже по конкретным мифам, потому что сейчас мы это все рассматриваем в общем виде.

Если вы устали от Советского Союза, то я напомню вам мой другой хрестоматийный пример. Геракл, Атлант с Прометеем и яблоки Гесперид. Атлант как мировая ось, но стоит не в центре мира, а на его западном краю. Прометей – брат Атланта, прикован на самом восточном краю мира. Вот тождество оси и ограды, тождество единичного (ось-то одна!) и множественного. Для бешеной собаки семь верст не крюк, поэтому Геракл у нас подходит к вопросу радикально. Ему нужно за яблоками Гесперид к Атланту, он идет сначала к Прометею. Он сюжетно связывает эти образы. Итак, в умных книгах сказано, что мировая ось должна быть в центре, мировая гора должна быть в центре. Когда вы начинаете читать конкретные мифы, вы думаете, что за фигня и чему меня учили, – потому что там всё не так! И когда я начинаю читать конкретные мифы, я думаю ту же самую невозвышенную фразу, потому что я читаю про то, что герой идет за грань всех человеческих обитаемых земель, он явно идет на дальнюю периферию мира и там видит… мировую гору. И логика моя говорит: «чё?» А то, что логике здесь делать нечего, мировая ось и мировая граница одинаково эмоционально окрашены, они обе воплощение одного и того же символа максимальной защиты мира «своего» от враждебного. И поэтому мировая гора должна находиться в центре мира, но – мало ли кто кому чего должен. А в конкретных мифологических текстах она регулярно удирает на границу.


Еще от автора Александра Леонидовна Баркова
Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы

Долгожданное продолжении серии «Мифы от и до», посвященное славянской мифологии. Древние славяне, в отличие от греков, египтян, кельтов и многих других народов, не оставили после себя мифологического эпоса. В результате мы не так уж много доподлинно знаем об их мифологии, и пробелы в знаниях стремительно заполняются домыслами и заблуждениями. Автор этой книги Александра Баркова рассказывает, что нам в действительности известно о славянском язычестве, развеивает популярные мифы и показывает, насколько интересными и удивительными были представления наших предков об окружающем мире, жизни и смерти. Книга содержит около 100 иллюстраций.


Введение в мифологию

«Изучая мифологию, мы занимаемся не седой древностью и не экзотическими культурами. Мы изучаем наше собственное мировосприятие» – этот тезис сделал курс Александры Леонидовны Барковой навсегда памятным ее студентам. Древние сказания о богах и героях предстают в ее лекциях как части единого комплекса представлений, пронизывающего века и народы. Мифологические системы Древнего Египта, Греции, Рима, Скандинавии и Индии раскрываются во взаимосвязи, благодаря которой ярче видны индивидуальные черты каждой культуры.


Верования древних славян

Статья Александры Барковой о верованиях древних славян. Взято с mith.ru.


После пламени. Сборник

Фанфики по «Властелину Колец». "После пламени" - роман о невозможном, о том, как дружба рождается на месте смертельной ненависти. Возможно ли поверить, что Феанор уцелел - и остался в Ангбанде? Ему суждена встреча с Мелькором, заклятым врагом, которого он поклялся уничтожить.


Русская литература от олдового Нестора до нестарых Олди. Часть 1. Древнерусская и XVIII век

Давайте посмотрим правде в глаза: мы тихо ненавидим русскую литературу. «Мы», возможно, и не относится к тому, кто читает этот текст сейчас, но в большинстве своем и нынешние сорокалетние, и более молодые предпочтут читать что угодно, лишь бы не русскую классику. Какова причина этого? Отчасти, увы, школа, сделавшая всё необходимое, чтобы воспитать самое лютое отторжение. Отчасти – семья: сколько родителей требовали от ребенка читать серьезную литературу, чем воспитали даже у начитанных стойкое желание никогда не открывать ни Толстого, ни, тем более, Пушкина.


Четыре поколения эпических героев

Статья Александры Барковой об эпических героях. Взято с mith.ru.


Рекомендуем почитать
Цивилизации

Фелипе Фернандес-Арместо — известный современный историк, преподаватель Университета Миннесоты, лауреат нескольких профессиональных премий и автор международных бестселлеров, среди которых особое место занимает фундаментальный труд «Цивилизации».Что такое цивилизация?Чем отличается «цивилизационный» подход к истории от «формационного»?И почему общества, не пытавшиеся изменить окружающий мир, а, напротив, подстраивавшиеся под его требования исключены официальной наукой из списка высокоразвитых цивилизаций?Кочевники африканских пустынь и островитяне Полинезии.Эскимосы и иннуиты Заполярья, индейцы Северной Америки и австралийские аборигены.Веками их считали в лучшем случае «благородными дикарями», а в худшем — полулюдьми, варварами, находящимися на самой низкой ступени развития.Но так ли это в реальности?Фелипе Фернандес-Арместо предлагает в своей потрясающей, вызвавшей множество споров и дискуссий книге совершенно новый и неожиданный взгляд на историю «низкоразвитых» обществ, стоящих, по его мнению, много выше обществ высокоразвитых.


Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом

В работе исследуются теоретические и практические аспекты русской идеи и американской мечты как двух разновидностей социального идеала и социальной мифологии. Книга может быть интересна философам, экономистам, политологам и «тренерам успеха». Кроме того, она может вызвать определенный резонанс среди широкого круга российских читателей, которые в тяжелой борьбе за существование не потеряли способности размышлять о смысле большой Истории.


Дворец в истории русской культуры

Дворец рассматривается как топос культурного пространства, место локализации политической власти и в этом качестве – как художественная репрезентация сущности политического в культуре. Предложена историческая типология дворцов, в основу которой положен тип легитимации власти, составляющий область непосредственного смыслового контекста художественных форм. Это первый опыт исследования феномена дворца в его историко-культурной целостности. Книга адресована в первую очередь специалистам – культурологам, искусствоведам, историкам архитектуры, студентам художественных вузов, музейным работникам, поскольку предполагает, что читатель знаком с проблемой исторической типологии культуры, с основными этапами истории архитектуры, основными стилистическими характеристиками памятников, с формами научной рефлексии по их поводу.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098-1179)

Источник: "Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков", издательство "Наука", Москва, 1972.


О  некоторых  константах традиционного   русского  сознания

Доклад, прочитанный 6 сентября 1999 года в рамках XX Международного конгресса “Семья” (Москва).


Психология до «психологии». От Античности до Нового времени

В авторском курсе Алексея Васильевича Лызлова рассматривается история европейской психологии от гомеровских времен до конца XVIII века, то есть до того момента, когда психология оформилась в самостоятельную дисциплину. «Наука о душе» раскрывается перед читателем с новой перспективы, когда мы знакомимся с глубокими прозрениями о природе человеческой души, имевшими место в течение почти двух тысяч лет европейской истории. Автор особо останавливается на воззрениях и практиках, способных обогатить наше понимание душевной жизни человека и побудить задуматься над вопросами, актуальными для нас сегодня.


Введение в литературную герменевтику. Теория и практика

В книгу петербургского филолога Е. И. Ляпушкиной (1963–2018) вошло учебное пособие «Введение в литературную герменевтику» и статьи, предлагающие герменевтическое прочтение текстов Тургенева, Островского, Достоевского.


Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции

Революция 1917 года – поворотный момент в истории России и всего мира, событие, к которому нельзя оставаться равнодушным. Любая позиция относительно 1917 года неизбежно будет одновременно гражданским и политическим высказыванием, в котором наибольший вес имеет не столько беспристрастность и «объективность», сколько сила аргументации и знание исторического материала.В настоящей книге представлены лекции выдающегося историка и общественного деятеля Андрея Борисовича Зубова, впервые прочитанные в лектории «Новой газеты» в канун столетия Русской революции.


Уильям Шекспир. Человек на фоне культуры и литературы

Каково это – быть Шекспиром? Жить в елизаветинской Англии на закате эпохи; сочинять «по наитию», не заботясь о славе; играючи заводить друзей, соперников, покровителей, поклонников, а между делом создавать величайшие тексты в мировой литературе. Об этом и других аспектах жизни и творчества самого известного – и самого загадочного драматурга пишет в своей книге О. В. Разумовская, специалист по английской литературе, автор многочисленных исследований, посвященных Шекспиру. Не вгоняя своих читателей в тоску излишне академическими изысканиями, она предлагает свежий и полный любопытных деталей обзор эпохи, породившей величайшего гения. Последовательно воссоздавая детали творческого и жизненного пути Шекспира в культуре и литературе, этот курс лекций позволяет даже неподготовленному читателю составить о Шекспире представление не только как о сочинителе, но и как о личности, сформировавшейся под воздействием уникальной эпохи – английского Ренессанса.